АИВАДОН  ПРОЗÆ

 

Юрий Яковлев

 

Ирон æвзагмæ йæ раивта – Дзасохты Музафер


 

 


 

ЦВЕТОК ХЛЕБА
 

ДЗУЛЫ ДИДИНАГ
 

Сколько маленький Коля помнил себя в войну, он всегда был голодным. Он никак не мог привыкнуть, приладиться к голоду, и его ввалившиеся глаза сердито поблескивали, постоянно искали добычу. Черноволосый, нестриженый, взъерошенный, с проступающими ребрышками, он был похож на маленького исхудалого волчонка. Он тянул в рот все, что было съедобным – щавель, вяжущие ягоды черемухи, какие-то корни, дикие лесные яблоки, пронзительно кислые и крепкие. Дома ему давали болтанку и хлеб. Мать добавляла в муку веники – вымолоченные метелки проса, и хлеб был тяжелый, вязкий; от него пахло сырой глиной. Но и этот хлеб голодный мальчонка съедал мгновенно, жадно посапывая раздутыми ноздрями.

Один раз за всю войну он наелся хлеба вдосталь. И хлеб был не из веников – настоящий. Его принесли с собой наши автоматчики. Они вошли в хату ночью. Их тяжелые шинели и сбитые сапоги были измазаны чем-то белым и фосфоресцировали в полутьме, словно к ним налипли хлопья снега. А на дворе шел дождь. Бойцы пришли не из степи, а спустились с меловых гор, спуск был трудным, и они измазались в мелу. В теплой хате от солдат шел банный пар, и сразу запахло табачным дымом, мокрыми портянками, ременной кожей и ароматным свежим житником, который они выкладывали на стол.

 

Хæсты заман Коля, искуы æфсæст уыд, уый нæ хъуыды кæны. Æххормагыл, æвæццæгæн, сахуыр уæвæн нæй, æмæ-иу куыддæр хойраг ауыдта, афтæ-иу йе ’нкъард цæстытæ цины ’рттывд фæкодтой. Йæ сау пыхцыл сæрыхъуынтæ рагæй нал фесты хæсгарды хъæстæ. Фыркъæсхуырæй йæ тæнтæ бахаудысты. Йæ фæрсчытæ йын æнцонæй банымайæн уыд. Æдде бакæсгæйæ уыд æххормаг бирæгъы лæппыны хуызæн. Æдзухдæр æххормаг кæй уыд, уымæ гæсгæ, хæрынæн цыдæриддæр бæззыд, уыдонæй æлгъ ницæуыл кодта. Йæ дзыхы-иу баппæрста хуырхæджы сыфтæ, къæбырттæджы туаг дыргътæ, цавæрдæр уидæгтæ, дæндæгтæ зынæй кæуыл тых кодтой, ахæм хъæддаг фæткъуытæ. Сæхимæ йын лæвæрдтой быламыхъхъ æмæ дзулы карст. Мæнæуы ссад кæй нæ фаг кодта, уымæ гæсгæ-иу æм йæ мад бафтыдта удæст еууы зыгуым, æмæ-иу дзул кодта уымæл æлыджы тæф, стæй уыд, куыд не ’мбæлд, афтæ уæззау. Фæлæ-иу æй уæддæр æххормаг лæппу цæсты фæныкъуылдмæ фæдæле кодта.

Хæсты рæстæг æрмæстдæр иу хатт бафсæст. Зыгуымæмхæццæ ссадæй конд нæ, фæлæ æцæг дзулæй. Нæ салдæттæ йæ семæ ’рбахастой.  Фæзындысты æмбисæхсæв. Сæ уæззау цинелтæ æмæ цырыхъхъытæ цыдæр тæнгъæдæй сæрсты хуызæн уыдысты æмæ сыл цыма миты гæлæбутæ ныххæцыд, уый хуызæн æрдæгталынг агъуысты æрттывдтытæ калдтой. Æдде уарыд къæвда. Æфсæддонтæ æрхызтысты хæхтыл æмæ сæ дзаумæттæ æмæ къахыдарæс дæр рыгæй æрттывтой. Тамако куы сдымдтой æмæ сæ цырыхъхъытæ куы раластой, уæд уаты алыхуызон тæфтæ сæмхæццæ сты æмæ дзы иу иннæмæй ничиуал равзæрстаид.

От ночных гостей в хате стало тесно, как на вокзале, и маленький Коля почувствовал себя не дома. Он забился в угол и опасливо наблюдал за пришельцами. И тут его заметил скуластый солдат, прихрамывающий на левую ногу. Он поманил к себе Колю:

– Эй, хозяин, пойди-ка сюда. Хлебушка хочешь?

Мальчику захотелось крикнуть: "Хочу! Хочу!" Но к горлу подкатил ком. Он не мог произнести ни слова и молча глотал слюну.

– Ты, наверно, плотно поужинал?

 

Æнахуыр уазджытæй хæдзары фезмæлæн нал уыд. Чысыл Коля йæхимæ æцæгæлоны хуызæн фæкаст. Къуымы батымбыл æмæ тарстхуызæй каст, йæ алыварс цытæ цæуы, уымæ. Уалынмæ йæм фæкомкоммæ, йæ галиу къахæй чи цудыдта, уыцы тыппыррус салдат æмæ йæм къухæй ацамонгæйæ сдзырдта:

– Хицау, ардæм-ма рауай. Дзул дæ нæ хъæуы?

Лæппу, чысыл ма бахъæуа, йæ хъæлæсыдзаг ма ныхъхъæр кæна, хъæуы, зæгъгæ, фæлæ æваст йæ кæуындзæг хъуыры абадт æмæ сдзурын ницыуал бафæрæзта. Æрмæст ма йæ бон баци йæ комыдæттæ аныхъуырын.

– Куыд дæм кæсын, афтæмæй æхсæвæрæй дæхи бафсæстай...

Коля растерянно заморгал, а скуластый солдат развязал мешок и сунул ему в руку большой кусок хлеба. У голодного мальчика закружилась голова. Он вскарабкался на печку, зажмурил глаза и припал к хлебу. Он дышал хлебом, ласкался к нему, согревал его руками и щекой. Он откусывал то мякиш, то с веселым азартом грыз корку, и покойная сытость сладко разливалась по телу. Коля подобрел от хлеба, как взрослые добреют порой от вина. Ему казалось, что все вокруг хлебное: и лежит он на хлебе, и под головой у него мягкий хлеб, и покрыт он теплым хлебом. Он уснул, и всю ночь ему снился хлеб.

...Когда война подходила к концу, мать посеяла на огороде полоску пшеницы. Вскоре из земли проклюнулись робкие всходы. Они были похожи на траву. Мальчик пожевал травинку и не почувствовал хлебного вкуса: трава как трава. Может быть, никакого хлеба и не будет. Но трава начала сворачиваться в трубку.

– Скоро наш хлеб зацветет, – говорила мать.

 

Тыппыррус салдат йæ дзæкъул райхæлдта æмæ йын йæ къухы дзулы дынджыр карст фæсагъта. Æххормаг лæппуйы сæр разилæгау кодта. Дзул йæхирдыгæй куы фæци, уæд пецы сæрмæ сгæпп кодта æмæ цъынддзæстæй хæрынмæ февнæлдта. Дзулæн канд йæхицæй нæ иста йæ мондæгтæ, фæлæ ма йæ тæфæй дæр. Æвнæлдта йæм арæхстгай, рæвдыдта йæ, хъарм æй кодта йæ къухтæй, йæ русæй. Куы-иу ын йæ фæлмæн стыдта, куы та-иу ын йæ хъæбæр æхсынынмæ фæци. Куыд æфсæст, афтæ йе уæнгтæ дæр рогдæр кодтой. Дзæвгар фæхъæлдзæгдæр. Йæ алыварс цыдæриддæр уыди, уыдон цыма иууылдæр дзулæй конд уыдысты, афтæ йæм каст. Цыма бадгæ дæр дзулыл кодта, йæ сæрмæ дæр фæлмæн дзул уыд, стæй цыма æмбæрзт дæр дзулæй уыд. Уыцы хъуыдытæ кæнгæйæ куыд æрфынæй, уый æмбаргæ дæр нæ бакодта. Уыимæ йæ фыны æхсæв-бонмæ дæр уыдта дзул.

...Хæсты фæудмæ бирæ нал уыд, афтæ йæ мад æмæ йæ нана сæ цæхæрадоны иу зæххы гæппæлы байтыдтой мæнæу. Бирæ рæстæг нæма рацыд, афтæ æвзартæ зæххæй сæ сæртæ сдардтой. Цæмæдæр гæсгæ кæрдæджы хуызæн уыдысты. Лæппу дзы иуы сыф ратыдта, аууылдта йæ, фæлæ йæм дзулы адæй ницы раиртæста. Хуымæтæджы кæрдæг цы уа, уый уыди. Чи зоны, мæнæу уæвгæ дæр нæ уыди. Уалынмæ æвзартæ фæхæтæлхуыз сты.

– Тагъд нæ мæнæу дидинæг æфтауын байдайдзæн, – загъта хъæл-дзæгхуызæй мад.

И все ждали, и Коля ждал, и ему на память приходил свежий солдатский житник и счастливая хлебная ночь, которая то ли была на самом деле, то ли приснилась. Коля ждал, что хлеб зацветет голубыми цветами или алым маковым цветом. А может быть, как вишня, покроется белой метелицей. Он так и не заметил, как цветет хлеб. Появились колосья – глазастые, голубоватые, чуть запотевшие.

Потом полоска стала соломенной.

Когда собрали первый урожай, бабушка на радостях испекла два коржа величиной с подсолнух. Коржи были пахучие, румяные. Бабушка смазала их масляным перышком и посыпала солью, крупной, как толченое стекло. От коржей шел жар, и они светились, как два маленьких посоленных солнца.

 

Уыцы бонмæ иууылдæр зæрдиагæй æнхъæлмæ кастысты. Æнхъæлмæ каст Коля дæр. Йæ зæрдыл-иу арæх æрлæууыд, хæсты рæстæг ын салдат дзулы дынджыр карст куы радта, уыцы амондджын æхсæв. Коля-иу хаттæй-хатт дызæрдыджы дæр бахауд: æцæг уыд, уый-иу æй нал уырныдта. Кæцыдæр рæстæг-иу æм, цыма уыцы ’хсæв йæ фыны федта, афтæ кæсын дæр райдыдта. Колямæ гæсгæ хъуамæ сæ мæнæу æрвхуызцъæх кæнæ та зырзыраг дидинæгау сырх-сырхид дидинæг ракалдтаид. Уæвгæ, чи зоны, сæ балбæласау урс-урсид афæлдæха. Афтæ уымæн хъуыды кодта, æмæ, мæнæу цавæр дидинæг калы, уый никуы федта. Уæдмæ мæнæуы бæлæстыл фæзынди кæрдæгхуызцъæх æфсиртæ.

Сæ мæнæу куы ’ркарстой, уæд нана фырцинæй æхсынæны чъирийы йас дыууæ пух дзулы сфыхта. Дзултæ кодтой диссаджы хæрздæф. Ноджы ма сæ зæронд ус хъазы сисæй царвæй куы байсæрста æмæ сыл къæртт цæхх куы байзæрста, уæд бынтондæр сæ хуыз скалдтой. Цыма дыууæ хуры уыдысты, уый хуызæн сæм адæймаг кæсынæй не ’фсæст.

Мальчик сидел перед столом, и его ввалившиеся глаза приросли к коржам. Он ждал, когда ж его угостят, и вдыхал в себя теплый дух испеченного хлеба. Он едва сдерживался, чтобы не протянуть руку и не взять без спроса завидное угощение. Наконец бабушка подошла к нему и сказала:

– Отведай, внучок, моего коржа.

Какая-то скрытая пружина сработала внутри – руки мгновенно устремились к коржу, пальцы крепко сжали его и потянули в рот.

Корочка обжигала губы, соль пощипывала язык, ноздри раздувались, боясь упустить толику вкусного запаха. Нет, корж был повкуснее солдатского житника, но он таял с неудержимой силой: и вскоре в руке мальчика остался тоненький полумесяц. И его скоро не стало...

Коля облизал губы, облизал пальцы и тяжело вздохнул. А второй корж, румяный, целехонький и наверняка еще более вкусный, лежал на столе и призывно улыбался всей своей рожицей.

– Отнеси этот корж деду, – сказала бабушка.

 

Лæппу стъолы уæлхъус бадт æмæ дзултæй йæ цæстæнгас атонын нал куымдта. Дзулты хæрзад тæфæй улæфыд æмæ æнхъæлмæ каст, йæ хай йын кæд ратдзысты, уымæ. Дзулмæ хи къухæй бавналынмæ дæр рахъавыд, фæлæ-иу æппынфæстаг йæхиуыл ныххæцыд. Æрæджиау æм йæ нана æрбацыд æмæ рæвдаугæ хъæлæсæй загъта:

– Фен-ма, мæ хъæбул, кæддæра мæ дзул цы ад кæны.

Лæппуйы къухтæ æваст дзулыл фæхæцыдысты, æнгуылдзтæй йæ фидар нылхъывта æмæ зыдæй хæрынмæ фæлæбурдта. Дзулы хъæбæртæ йын йæ комыкъултæ æлхысчъытæ кодтой, цæхх ын сыгъта йе ’взаг, йæ фындзы базыртæ-иу радымстысты: архайдта, куыд гæнæн ис, афтæ дзулы тæф фылдæр сулæфыныл. Нанайы дзул  салдаты дзулæй хæрзаддæр уыди, фæлæ æгæр тагъд фæуд кодта. Цыбыр рæстæгмæ ма лæппуйы къухы аззад ног мæйы хуызæн тæнæг æрдæгзиллакк. Уый дæр уайтагъд фæцыдæр... Коля йæ былтæ æмæ йе ’нгуылдзтæ астæрдта æмæ арф ныуулæфыд. Дыккаг дзул лæууыдис æнæвнæлдæй. Коля йын цæмæдæр гæсгæ ноджы хæрзаддæр æнхъæл уыд. Стæй цыма иннæмæй рæсугъддæр фых рауад, афтæ дæр æм каст.

– Ацы дзул та бабайæн ахæсс, – загъта зæронд ус.

– Давай отнесу, – упавшим голосом сказал Коля.

Дед был очень старым и жил на пасеке. Домой он приходил в те редкие дни, когда на огороде топили прокопченную, покосившуюся баньку. Все лицо деда заросло щетиной, словно из подбородка и щек торчало множество железных гвоздиков. Коля боялся приблизиться к деду, чтобы не уколоться.

Бабушка завернула горячий корж в лопух и протянула его Коле.

Сперва он нес свою дорогую ношу в руках. Потом лопух пришлось выбросить, а корж спрятать за пазуху, чтобы его не отняли мальчишки. Корж был горячим, он жег кожу, а крупная соль въедалась в обожженное место. Коле казалось, что он несет за пазухой сердитого зверька и зверек кусает его живот. Но он терпел. Он прошел мимо мальчишек, и они не заподозрили, какой вкусный гостинец спрятан у Коли за пазухой.

 

– Хорз, – саст хъæлæсæй загъта Коля.

Баба уыди тынг зæронд æмæ царди, мыдыбындзытæ кæм дардта, уым. Сæхимæ-иу æрбацыди стæм хатт, уый дæр, сæ абана-иу куы стæвд кодтой, уæд. Рагæй нал фæци йæ цæсгом сæрдасæны хъæстæ. Йæ рустæ æмæ йæ роцъойыл цыма лыстæг зæгæлтæ уыд, уый хуызæн æм Коля хæстæг цæуын нæ уæндыд: йæ хъистæ дзы ныхсгæ кодтой.

Зæронд ус дзул залмы сыфы батыхта æмæ йæ Колямæ радта. Лæппу йæ раздæр йæ къухы хаста, стæй залмы сыф аппæрста æмæ дзул йæ роны бакодта, лæппутæ йын æй куы байсой, уымæй тæрсгæйæ. Дзул ма тæвд уыди æмæ йын йæ буар сыгъта, сыгъд рæттæ æлхысчъытæ кодтой цæххы къæрттытæ. Афтæ йæм каст, цыма роны дзул нæ, фæлæ налат сырды хæссы æмæ йæм уый рæстæгæй-рæстæгмæ фæлæбур-фæлæбур кæны. Фæлæ Коля фæрæзта. Лæппуты рæзты куы фæцæйцыд, уæддæр ыл ницæмæй фæгуырысхо сты. Йæ роны хæрзад дзул кæй ис, уый ничи бамбæрста.

Дед не услышал прихода внука. Он сидел перед пчелиным водопоем – перед желобком, по которому текла вода. Пчелы облепили желобок и пили, опуская хоботки в прохладную воду. Дед подставлял руку, и вода стекала ему в ладонь. Он подносил ладонь ко рту и пил пчелиную воду, она была сладковатой. Пчелы ползали по плечам, по голове деда, забирались в ушную раковину. Они не кусали деда. Они его признавали за своего.

Дед обрадовался. Он вертел корж в руках и нюхал. А Коля стоял перед стариком, поглощенный надеждой, что дед разломит корж пополам.

– Хороший корж, – сказал дед.

– Хороший, – тут же согласился Коля.

 

Баба йын йе ’рбацыд нæ базыдта. Уый, дон цыхцырæгæй кæм калд, уым бадт æмæ, мыдыбындзытæ дон куыд нызтой, уымæ каст. Зæронд лæг-иу йæ армытъæпæн цыхцырæгмæ бадардта æмæ-иу куы айдзаг, уæд-иу æй йæ дзыхыл сдардта. Мыдыбындзыты дон уыд адджын æмæ-иу æй æхсызгонæн ахуыпп кодта. Мыдыбындзытæ дзы нæ тарстысты: рахил-бахил кодтой йæ уæхсчытыл, йæ сæрыл, бабырыдысты-иу йæ хъусы хуынчъыты, фæлæ йыл дзы хæцгæ ничи кодта. Нымадтой йæ сæхионыл.

Лæппуйы æрбацыд ын æхсызгон уыд. Дзул райста æмæ йæм сысмыста. Коля æнхъæлмæ каст, зæронд лæг дзулæй кæд æрсæтдзæн, уымæ.

– Хорз дзул у,  – загъта зæронд лæг.

– Хорз у, хорз, – æнцонæй сразы йемæ Коля.

– Без немцев и земля лучше родит! – Дед опустил руку с коржом. – Как там бабка-то? Ползает?

– Ползает, – вздохнул мальчик и, чтобы не думать больше о корже, спросил: – Дед, а тебе медаль дадут за немцев?

– Зачем медаль? – сказал он. – Мне бы здоровья.

 

– Немыц куынал сты, уæд та нæ зæхх йæ бæркæдтæ дæттынмæ фæци. – Зæронд, дзул цы къухы уыд, уый дæлæмæ ’руагъта. – Куыд у дæ нана? Хилы?

– Хилы, – арф ныуулæфгæйæ дзуапп радта Коля, æмæ, цæмæй дзулыл сагъæсæй фервæза, уый тыххæй бафарста: – Баба, немыцы тыххæй дын майдан нæ ратдзысты?

– Æмæ дзы цы кæнын майданæй? – загъта зæронд. – Æнæниз куы уаин, уæд мæ сæ майдан бæргæ ницæмæн хъæуы.

Дед не стал есть гостинец, а отнес его в шалаш. До чего же жадный дед! Совсем одичал со своими пчелами. Он специально спрятал корж, чтобы не делиться и потом спокойно жевать его, макая в липкий гречишный мед.

Коля собрался уходить. В последнюю минуту, когда дед протянул котомку с грязным бельем – пусть бабка простирнет! – у Коли чтото дрогнуло, и он чуть не попросил у деда кусочек коржа. Но сумел побороть минутную слабость. И промолчал.

Он шел не спеша, размахивая котомкой, и думал о том, что, когда кончится война, в доме будет много хлеба и он будет есть коржи утром, в обед и вечером. А сейчас корж ест дед – он, Коля, уже съел свой. Мальчик представил себе деда, который долго перемалывает беззубым ртом запеченную корочку. Старый, наверное, и вкусато не чувствует.

 

Зæронд дзулмæ нæ бавнæлдта. Йæ мусонгмæ йæ ахаста. Цыфæндыйæ дæр баба тынг чъынды у. Йæ мыдыбындзытимæ бынтондæр схъæддаг. Цæмæй дзы макæмæн ратта, мусонгмæ йæ уымæн ахаста. Уый фæстæ йæ сауфагæйы мыдимæ иунæгæй бахæрдзæн.

Коля цæуынмæ йæхи рарæвдз кодта. Баба йын йе ’хсинаг дзаумæтты дзæкъул йæ къухы куы бакодта, уæд, чысыл ма бахъæуа, зæронд лæгæй дзулы карст ма ракура. Фæлæ йæхиуыл ныххæцыд.

Йæ дзæкъул тилгæ цыди сындæг къахдзæфтæй, фæлæ йæ хъуыдытæ дзулимæ уыдысты. Хъуыды кодта, хæст куы фæуа, уæд сæм куыд бирæ дзул уыдзæн æмæ алы райсом, сихорæй дæр æмæ изæрæй дæр, цас æй хъæуа, уыйбæрц кæй хæрдзæн, ууыл. Ныр та, цы дзул ахаста, уый афонмæ баба иунæгæй хæрд дæр ма фæци. Лæппуйы цæстытыл ауад, зæронд лæг йе ’нæдæндаг дзыхы дзулы хъæбæр куыд раппар-баппар кæны, уыцы ныв. Зæронд у æмæ йын йæ ад, æвæццæгæн, æмбаргæ дæр нæ бакæндзæн.

Дома он сунул бабушке котомку и буркнул:

– Дед велел простирнуть!

– Как он там, не болеет? – насторожилась бабушка.

– Чего ему болеть-то? – сказал Коля. – Пасет себе пчел.

 

Сæхимæ куы ’рбацыд, уæд дзæкъул зæронд усмæ баппаргæйæ сдзырдта:

– Адон дын баба ’рбарвыста, ныхс, дам-иу сæ.

– Куыд у, куыд? Рынчын, мыййаг, ма уæд, – тыхстхуызæй бафарста нана.

– Цæмæй хъуамæ фæрынчын уа? – загъта Коля. – Йæ зæрдæйы дзæбæхæн йæ мыдыбындзытæм зилы.

Бабушка молча принялась выкладывать на лавку дедушкино бельишко, рассматривая, где надо заштопать, где залатать. На дне котомки оказалась чистая тряпица, завязанная узлом. Бабушка неторопливо развязала непослушными пальцами узел. В тряпице лежал корж. Она ничего не сказала. Положила нежданный гостинец перед внуком.

Румяное, густо посыпанное солью солнышко ослепило мальчика.

 

Зæронд ус æнæдзургæйæ дзæкъул æвдæлон кæнынмæ фæци. Дзаумæттæй хуыинаг æмæ æмпъузинаг чи уыд, уыдонмæ лæмбынæг каст. Дзæкъулы бын сыгъдæг хæцъилы бастæй разынд цавæрдæр тыхтон. Зæронд ус æй сындæггай райхæлдта. Разынди дзы, Коля цы дзул ахаста, уый. Сылгоймаг ницы сдзырдта. Æнæнхъæлæджы лæвар йæ фырты фырты цур æрæвæрдта.

Радостный огонек вспыхнул в его глазах. Он проглотил слюну, предвкушая угощение, и протянул руку к коржу. Но какое-то незнакомое чувство удержало его руку. Это чувство оказалось сильнее голода, важнее хлеба.

Значит, дед не жует корж и не макает его в гречишный мед, а пьет свою подслащенную водичку, которая заглушает голод, и пчелы ползают по его плечам... И он воевал с фашистами, а медали ему не надо.

Коля сполз со скамейки и пошел прочь... Но через некоторое время он вернулся. Взял со стола остывший корж. Аккуратно завернул его в чистую тряпицу и положил в дедушкин сундук, где лежали старые сапоги, шапки, дратва, мешок с самосадом и штык, привезенный с прошлой войны.

 

 

Бурфарс сойæ сæрст гуыдыны уындæй лæппуйы цæсгом ныррухс. Цы диссаджы минас æм æнхъæлмæ каст, ууыл ахъуыды кæнгæйæ йæ комыдæттæ ’руадысты æмæ дзулмæ йæ къух бадаргъ кодта, фæлæ йын цавæрдæр æнахуыр æнкъарæн йæ къухыл фæстæмæ фæхæцыд. Уыцы æнкъарæн æххормагæй тыхджындæр уыд, дзулæй та – ахсджиагдæр.

Лæппуйæн ма цы бамбарын хъуыд, йæ фыды фыд дзул сауфагæйы мыды кæй нæ тулы, мыдыбындзытæ йæ уæхсчытыл рахил-бахил кæнынц, афтæмæй адджын дон кæй нæ нуазы... Стæй йын фашисттимæ кæй хæцыд, уый тыххæй майдан дæр кæй нæ радтой.

Коля бандонæй рахызт æмæ уынгмæ ацыд. Иуцасдæры фæстæ æрбаздæхт. Стъолæй райста, чи æруазал, уыцы дзул, бæстон æй сыгъдæг хæцъилы батыхта æмæ йæ, бабайы цырыхъхъытæ, худ, дзабырхуыйæн дзаумæттæ, тамакойы чыссæ æмæ, хæстæй кæй схаста, уыцы джебогъ кæм уыдысты, уыцы чырыны нывæрдта.

 

  * Сæргæндты сыфмæ *