ПОЭЗИ

ХЪОДЗАТЫ ÆХСАР
 

 

На русский язык перевел
Тимур Кибиров

ДЫУУАДÆСТÆНОН

ДУАДАСТАНОН

     Фæндыр куыд фæзынди? Уый тыххæй цы нæртон кадæг ис, уый у ирон аивады тæккæ диссагдæр уацмыстæй иу. Фæлæ дыууадæстæнон фæндырæй цæгъдын ничиуал зоны. Уый тыххæй фыстæуы журнал «Фидиуæджы» 1965 азы æхсæзæм чиныджы. Хабар мæ бафтыдта сагъæсы. Æмæ райгуырдысты ацы рæнхъытæ.

 

 

     Легенда о том, как появился дуадастанон, — одно из сильнейших произведений осетинской народной поэзии. Но в настоящее время на дуадастаноне никто уже не играет. Факт, что и говорить, печальный. Так появилась эта вещь.

 

ДЗУРЫ АВТОР ГОВОРИТ АВТОР

Нæртон Кадæг нæртон балцы уыдис.
Æнæфенд адæм кастысты йæ фæстæ:
куыннæ кæной йæ уынд, йæ кондыл дис —
йæ фезмæлдмæ йын бабæлдзæн цæргæс дæр.

О Кадæг, Кадæг, де скондæн зæххыл
нæма фенди. Æз хохаг дæн, цымыдис,
дæ уæрагмæ дæр не ’ххæссын. Зæгъ мын,
дæ хæтæнты, дæ цæуæнты цы уыдис.

Æвзыгъд Барæгæн урсхæццæ цъæх мигъ
цæуы йæ рæзты мысинагау дардæй.
Æрфистæг Бæлццон. Исдугмæ фæджих:
неон-рухсмæ кæны йæ хъуыды тартæ.

Йæ цардвæндагыл ахаста йæ цæст:
йæ фæстæ — хæхтæ, сæфт дунетæ, дугтæ.
Чи гом у, чи та сау мигъы нымбæхст,
ис иуыл мит, нæ зыны иннæ тугтæй.

Хуыссынц æнустæ. Нал зонынц хæцын,
æндæр та пиллон ивæзид уæларвмæ.
Сæ зæрдæтыл — пырх мæсгуытыл — хæцынц.
Тыхулæфт хъуысы скъуыдтæ зæххæн й’ арфæй.

Ысуыдта Барæг арвы кæрон уæд:
йæ къухтæ систа тарст аууон йæ размæ.
Кæны фæдисхъæр уазал дурæй уд:
«Æрлæуу, Бæлццон, дæ сæфты балцæй раздæх.

Уæлвонг æврæгътæй урс фæндаг зыны.
Фæлæ йыл ма ’ууæнд: арф ныккæндмæ хоны.
Уый не ’взары рæстуд æмæ зылын,
æвидыц, аив — алцы дæр ын холы.

Рæсугъд — йæ уынд, йæхæдæг та — кæркхъус,
лæджы хъыг æмæ урс ыстджытыл амад.
Кæны дзы марды удисæг дыккаг мард.
Йæ ном — Фæцу ’мæ ма ’рцу. Фæлæ хъус:

ис æфцæгыл æндæр цæуæн, бæрзонд.
Нæртон мæсгуытæй цины ’ртытæ арвмæ —
тæхынæввонгау. Раст цыма бæлццон
ыстъалытæм йæ уазал къухтæ тавы.

Уым дзыллæтæ — æфсымæртæ, æмсæр.
Уым уд цæстмæми, хахуыртæ нæ зоны.
Уым урс хæхтæй бæрзонддæр у æфсæрм.
Лæг дзы лæджы Хуыцауы уазæг хоны...»

Æхсондурау ыссудзынмæ цæттæ,
нындзыг и Кадæг. Аныгъуылд йæ сæнтты.
Ныппæррæст ласта урсбазыр цæхæр,
ныппырх и хæхты, зæрдæты бæрзæндтыл.

Фыдæлты кадæг райдыдта ныхас,
цыма æхсаргард кæрддзæмæй ыстыдтой...
Ызнæт æнус æгуыппæгæй иыккаст
неон æмæ куырм хотыхты цæстытæй.

 

Шел Кадаг нартовский сквозь время и пространство.
Народы, племена глядели на него.
Дивились красоте и строгости убранства,
орлиной статности и силе огневой.

О Кадаг! На земле не знаю я созданья
подобного тебе. Я пред тобой так мал.
Поведай нам о том, что видел ты в скитаньях,
поведай нам о том, что ты в пути встречал.

Туманом вечности окутанный Наездник,
сойдя со скакуна, глаза прикрыл рукой.
На миг был ослеплен веков минувших Вестник
зарей неоновой средь полночи глухой.

Там, за спиной его, остались земли, горы,
миры погибшие, былые времена,
там тлела жизнь еще, с забвеньем алчным споря,
под снегом, под золой все теплилась она.

Там спят столетия. Они уже не в силах
опять взметнуть огонь в седые небеса.
Но и в развалинах, в руинах и в могилах
еще чуть слышные вздыхают голоса.

Кто, руки заломив, испуганно взывает,
чья горестная тень там, на краю земли,
кричит: «На том пути погибель ожидает!
Стой, Всадник, погоди, моей мольбе внемли!

Ведь этот белый путь приводит к черной бездне.
Он всех живых готов завлечь и извести.
Кто на него вступил — с лица земли исчезнет,
вступившим на него от смерти не уйти!

Красив наружно он, но вымощен людскими
костями и таит погибель впереди.
«Пойди и не вернись!» — такое злое имя
от века носит он. О Путник, погоди!

Есть светлый путь иной. С высоких башен счастье
возносит пламя ввысь средь тишины ночной.
На том пути звезда спасет тебя в ненастье,
ведет он в дивный край, где воля и покой.

Там нет в сердцах людей ни клеветы, ни злости,
там царствует Любовь, и все пред ней равны,
посланцем Божества там называют гостя,
там совесть выше гор, белее белизны!»

И Кадаг, как кремень, готовый высечь пламя,
в безмолвии застыл, исполнен дум святых.
И вот он начал речь, как будто над горами
огонь сверкнул во тьме и озарил живых.

И грозный век умолк, внимая речи чудной,
булатной красоте рассказов давних дней,
застыл наш гордый век, глядит наш век беспутный,
уставились глаза неоновых огней.

 

ДЗУРЫ КАДÆГ

ГОВОРИТ КАДАГ


Фæхаттæн хæтæнты, цæуæнты фæцыдтæн
æнусты хæцæнтыл, паддзæхты æрцытыл.
Нæ уарзтон фыдраконд, нæ уарзтон рæхыстæ.
Æмбисæндтæй арцау ызнаджы рæхуыстон.

Тыхмитæн, фыдлæгæн нæ уыдтæн цагъар.
Æфхæрды-иу тавта мæ уды цæхæр.
Хæххон дзигло, багъæц, мæ хардзаг æрисон:
фыдæлты бæстæй дын æрхастон æмбисонд.

У йедзаг мæ рифтаг æнусты цæссыгæй,
ыскъуыйы мæ рифтаг нæ зæххæн йæ хъыгæй.
...Нæртон лæгыл раджы уæззау фыд æрцыд.
Йæ хъæбулты сæфтæй йæ зæрдæ ыскъуыд.

Йæ хъæбулты мæрдтæн æрбадти сæ разы.
Цы кæна, куыд кæна? Уынæргъы, дзыназы.
Цы кæна? Йæ рис æй фæдзурын фæнды.
Æмæ, дам, нæртон лæг ыскодта Фæндыр.

Йæ зынгхуыст хъæбултæн сæ цæнгты ыстджытæ
йæ фæндырæн систы æнусон фæрсчытæ.
Зынгхуыстыты удтæн сæ уидæгтæ систа,
кæугæйæ сæ баста — йæ Фæндырæн хъистæ.

Уæд ныхасмæ рацыд æфхæрд лæг æд Фæндыр,
йæ хъыгау йæ аууон ныггуыбыр йæ фæдыл:
«Мæ хъыг мын, мæ рыст мын куыд уромы зæхх?
Мæ фæндыр, мæ дуне, ды дунейæн зæгъ,

мæ Фæндыр, мæ дуне, ды дунетыл ахæсс
мæ иунæджы сагъæс, мæ иунæджы сагъæс.
Кæд исчи нæ бавзæрста дудгæбон, сау маст,
уæд хъусæд: мæ зæрдæ сыгъдæг хъыджы самæст».

Пырхытæ æнгуылдзтæ куы базмæлынц ризгæ,
уæд судзгæ бæлæстау ныууынæргъынц хъистæ.
Дыууæ тыхы сиу ысты: лæг æмæ хъыг,
æхсон дур дæр фестид сæ бамбæлдæй рыг.

Ныууагътой уæд цуан кæнын сау хъæды сырдтæ,
æнахуыр цæгъдæгмæ куы систой кæсынтæ.
Æртахтысты мæргътæ мæрддзыгой-дзыгуыртæй,
пырх зæрдæйы мастыл æдзæмæй фæкуыдтой.

Уæд дзыллæ сæркъулæй сæхимæ ныхъхъуыстой,
сæ цæссыг сæ рустæй тымбылкъухæй истой.
Зæрдæхалæн цагъдмæ арв пиллон кæны.
Лæг фестъæлфы артау — хæкъуырццæй кæуы:

«Æз абон мæ хъыджы æвзалы-сыгъд бадæн.
Мæ уды лæвар мын, о, бакомут, адæм».
Уæд ныхасы хистæр фæзæгъы — Уырызмæг:
«Нæхи дæ, нæртон лæг, дæ лæварæй бузныг.

Нæ туг æмæ не стæг куы фæуой бындзагъды,
уæддæр-иу нæ байзæддаг мысдзæн йæ цагъды.
Кæд Фæндырæн нал зоной йе ’взаг нæ фæстæ —
æлгъыстæй, фыдвæдæй мыггагыскъуыд фестæм!»

 

Века пребывал я в далеких походах,
в сраженьях лихих забывая про отдых,
с злодеями бился, рабов презирал,
могучим напевом врагов поражал.

Я шею не гнул перед Силой небесной,
тем паче земной. И свободною песней
из праха униженных я подымал,
спасал в лихолетье, в метель согревал.

О горец, прими этот дар драгоценный,
Мой рифтаг наполнен печалью нетленной,
мой рифтаг вмещает премудрость веков,
огонь негасимый пророческих слов...

Так слушай же... В давнее время когда-то
был нарт поражен непосильной утратой,
рыдал он над трупами милых сынов,
чтоб выразить горе — не ведал он слов.

Тогда-то, с бедой непомерною споря,
Фандыр сотворило отцовское горе.
Он сделал Фандыр из родимых костей
и звонкие струны из жил сыновей.

Пришел он и встал на притихшем нихасе.
И так он запел, над Фандыром склоняся:
«От черной печали пусть плачет весь мир.
О горе отцовском поведай, Фандыр!

Пусть тот, кто доселе не ведал страданья,
внимая, разделит со мною рыданья.
Фандыр мой, мой свет, мою боль унеси,
от мук одиночества сердце спаси!»

И пел он, и пальцы из струн извлекали
созвучья такой безутешной печали,
что скалы стонали в далеких горах,
и дикие звери застыли в лесах.

Природа внимала певцу в изумленьи,
и птицы оставили клекот и пенье,
и скорбно сидели их стаи вокруг,
как гости на тризне. И недруг и друг

Слезу утирали, сраженные горем,
и тучей, как траурным черным убором,
укрылись от звуков живых небеса,
и плакали нарты, прикрывши глаза.

«О люди. Сожжен я тоской беспросветной.
Но вам отдаю я Фандыр мой заветный!»
И встал Урузмаг, седовласый боец:
«За дар твой бесценный спасибо, певец!

Доколе звучать будут песни Фандыра,
наш род не покинет подлунного мира.
Но как только голос Фандыра замрет,
исчезнет навеки наш славный народ!»

 

ДЗУРЫ ФÆНДЫР

 

ГОВОРИТ ФАНДЫР


Уыдтæн Фæндыр. Ныр мыл мæрдырох бафтыд.
Цыдæр пъæззы мæ базыртыл ныббадт.
Нæй ахæм тых, цы райхала мæ баст уд,
æмæ мын, о мæ фæлдисæг, ныббар.

Æрдыны босау баихсыдтæн къухты,
фæлæ нæ фæцис иу хъахъхъæнæг мæн.
Кæд чи ’мбæрста æрмахуыр маргъы удхар?
Фæныкгуыз дæр æй рахоны лымæн.

Æз нал зонын дзыназын æмæ худын.
Мæхиуыл дæр мын иу ыскæуæг нæй.
Мæ дзурæн хъæлæс бамыр и æнудæй,
æнусмæ баци царддыхæй фынæй.

Ныр ма цы дæн? Ингæны уæлæ рох дур,
мæ зарджытæ та — саумæры ныгæд.
Ныскъуыдтæ сты æндон тæгтæ — мæ рохтæ,
мæ цæрæнуат — æмыр бæстæ, ныккæнд.

Уыдтæн Фæндыр. Æртæтигъон цъæх айнæг.
Дыууадæс тæны ’хсæрдзæнтæй куыдтой.
Сæ иу — ныллæг: цыд зæххы арфæй зарæг,
йæ уромæг æхсон къæйтæ куыд уой!

Тахт хох-рындзæй тæккæ стырдæр æхсæрдзæн,
йæ рухс гуырæн та — стъалыты рæбын.
Уый хаста йемæ арвы цинтæ æрдзæн,
йæ фидыц уыд, йæ сæрибар, йæ фын.

Парахат — бонау, мигъы хъæрау — барджын,
æрттывта иууыл: базыртæ, тынтæ,
цыма сæумæ фæндаггон мæргъты бардзæн
сæ размæ уалдзæг рахаста хуынтæ.

Уыдтæн Фæндыр. Æртæтигъон тæлфгæ уд,
мæ тæгтæ та — мæ тугдадзинтæ — дзаг
зæрин зæлтæй. Фæдзæхстон сын: «Тæхгæут
Æмæ нывæндут амонд æмæ уаг».

Æмæ рызтысты... Алкæмæн — йæхи ’взаг.
Дæллаг галтæ сæ удæй цагътой арт.
Сæ хъæлæстæ нæ кодтой никуы ивддзаг,
сæ дзуринаг та иунæг уыди: цард.

Дыууадæс цæдæй уды сагъæс ластой
æнусон хæрдты, чи ’мбæрста сæ зын?
...Цыма сын калм дæн — ме ’взаг мын ысластой,
æгуыппæгæй мæ сау бонтæ хæрын.

Хæтæнхуаг æмæ хауæггаг. Зæрдæскъуыд.
Лæджы цинтæ, лæджы риссæгтæй цух.
Æнæ дæу мыл æхсидгæ мæт æртæфсти,
æви хуыскъ бадæ, ме сфæлдисæг къух?!

Зæгъæд-ма мын, кæй бон ма мæ у райсын?
Кæй фæласа мæ тæригъæдæй зæй?
Уыдтæн Фæндыр. Дзæгъæлæй ныр дзыназын,
æмæ мын Кадæг фестади музей.
 

Я был Фандыром. Я теперь в забвеньи.
Тяжелый гнет сковал мои крыла.
Прости меня, создатель вдохновенный.
Уже нет силы, чтоб меня спасла.

Как старый лук, безвинно я заброшен,
никто мне тетиву не обновит.
Как верный конь, украден и стреножен,
в неволе я терплю великий стыд.

И в духоте безвременья лихого
мой голос, задохнувшись, онемел,
замолк напев и не возникнет снова,
и некому оплакать мой удел.

Подобен я теперь плите надгробной.
Под ней живую песню погребли.
И порвана струна судьбою злобной.
Молчанье — участь горестной земли.

Я был Фандыром. Был подобен скалам.
Рекою горной плакала струна,
взмывала ввысь потоком небывалым,
пробившись из-под глыб, текла она

и низвергалась водопадом буйным
с заоблачной, надзвездной вышины
и ручейком звенела тихоструйным,
и вновь вскипала яростью волны.

Как солнце, щедрый и, как Бог, всесильный,
крылатый и сияющий напев
к сынам земли слетал теплом обильным,
весеннею отрадой их согрев.

Я был Фандыром. И, как сердце кровью,
златыми звуками наполнен был.
И рокот струн всех одарял любовью,
и лад, и счастье нартам он дарил.

И рокотали струны неустанно,
трудясь, как круторогие волы.
В сердца людей вложив огонь желанный,
они к вершинам времени вели.

Струн дюжина, как дюжина упряжек
воловьих, выносила груз веков...
Но вырван мой язык рукою вражьей,
умолк напев героев и богов.

Создатель мой! Мне в мире нет приюта,
забыл мои созвучья человек.
Охвачен гневом и тоскою лютой,
я проклинаю этот жалкий век.

Я горцами забыт — а был святыней!
Я был Фандыром. Ныне я лишь тень.
И Кадаг стал мне Мавзолеем ныне.
Когда ж настанет воскресенья день?
 

1966

 

 * Сæргæндты сыфмæ *