ОТШЕЛЬНИК

Легенда

Автор перевода Николай Заболоцкий
 

ЦАРДИППÆРД

Легендæ

Бестауты Гиуæргийы тæлмац
 

Посвящается Ольге Чавчавадзе
 

Арын дзы Олгъа Чавчавадзейы ном.
 

I

Там, где орлы, кочуя над Казбеком,
Не достигают царственных высот,
Где цепи гор блистают вечным снегом
И ледники не тают круглый год;
Где шум людской и суета земная
Не нарушают мертвенный покой,
Где только бури стонут, пролетая,
Да рев громов проносится порой,—
Давным-давно в скале уединенной
Отцы-монахи вырубили скит.
Поныне, Вифлеемом нареченный,
Тот божий храм в народе знаменит.
Сплошной ледник отвесною стеною
Спускался в пропасть. Как гнездо орла,
Сквозь глыбы льда высоко над землею
Пробита дверь убогая была.
К подошве скал от той высокой двери
Спускалась цепь, прикована навек,
И лишь по ней подняться мог к пещере
Отрекшийся от мира человек.

I

Урс Хъазбег-хохы мигъæмбæрзт цъуппыл,
Уари — ‘ндонбазыр маргъ кæм нæ тæхы,
Хуры хъарм тынтæй мит кæм нæ тайы,
Их кæм лæзæры айнæг къæдзæхыл —
Рох, æдзæрæг ран, къæйтæ, дурты ‘хсæн,
Хъæр, зæххон лæджы дзырд кæм никуы хъуыст,
Уый паддзах кæм у уады знæт къуыззитт,
Арвы карз нæрын æмæ судзгæ хъызт,
Раджы уыцы ран арвæн кувджытæ
Аргъуан сарæзтой иу лæгæтгондæй.
Уыцы рухсбадæн рагон аргъуаны
Адæм Бетлеми хонынц абон дæр.
Раст йæ тæккæ раз айнæг фемуырдыг,
Æмæ ‘нусон их тъизы салд зæххыл,
Кувæндоны дуар, цъиуы ахстонау,
Цæст гæзæмæты ‘взары къæдзæхыл.
Уымæ цъитийыл ис æфсæн рæхыс,
Рæхыс асин у, — нæу зынбамбарæн:
Лæг куы нæ схиза къæсмæ рæхысыл,
Уæд æндæр рæтты нæй фæндаг арæн.

II

Подвижники минувших поколений
Здесь основали бедный свой приют.
Над миром льдов лишь звуки песнопений
Во славу бога раздавались тут.
И под напев смиренного хорала,
Преодолев соблазны бытия,
Здесь свой покой душевный обретала
Монахов просветленная семья.
Года прошли... Обитель опустела...
Вслед за монахом в землю лег монах...
Но весть о них селенья облетела
И до сих пор не умерла в горах,
И до сих пор окрестности пещеры
Священной почитаются землей,
И коль туда бегут, спасаясь, звери —
Для них стрелок не страшен удалой.
Он знает: только праведник смиренный
Достоин здесь с молитвою пройти,
Но прямо в сердце грешник дерзновенный,
Сраженный громом, ляжет на пути.

II

Уыцы ‘дзæрæг ран раджы ‘рцардысты
Бæстæй, цардæй лыгъд арвæн кувджытæ, —
Салд, бæрзонд хохыл цард-цæрæнбонтæм
Кодтой табутæ зæдтæ, дауджытæн.
Сайд, тæригъæдджын, мæнг æлгъыст бæстæй,
Хъæуæй, бинонтæй дард фæхаудысты,
Уым, Бетлемийы, федтой удæнцой,
Уым сыгъдæг цардæй бирæ цардысты...
Стæй фæхæццæ сты цардæй дзæнæтмæ,
Лæгæт федзæрæг, фæлæ ‘гас адæм
Уыдон абон дæр мысынц кадимæ,
Æмæ аргъуаны хонынц рухсбадæн.
Уыцы кувæндон разынд афтæ карз.
Æмæ искæцæй, зæгъгæ, й’ амондæн,
Уырдæм баирвæзт сырд нæмыгдзæфæй, —
Нал фæцагайдзæн уымæ цуанон дæр.
Иу, Хуыцауы сконд удсыгъдæг лæджы
Уадзы йе ‘мгæрон къах æрывæрын,
Зæгъгæ, бахæстæг уымæ ‘ндæр исчи,
Уайтагъд райхъуысы арвы карз нæрын.

III

Случилось так, что в древнюю обитель,
В покинутый и позабытый храм,
Из дальних мест пришел пустынножитель,
Поднялся вверх и поселился там.
Простой монах, он мир покинул грешный,
Ревнуя к правде, бросил бедный свет,
Где человек живет во тьме кромешной,
Где от соблазнов избавленья нет;
Где день и ночь вослед за человеком
Влачится грех, коварный, словно вор,
Где истина, не принятая веком,
Обречена на гибель и позор;
Где все превратно, временно и тленно,
Где нож на брата поднимает брат,
Где клевета, коварство и измена
Взамен любви вражду боготворят...
Всеобщего падения свидетель,
Он, полный гнева, скрылся из страны,
Где даже красота и добродетель
Служить пороку гнусному должны.

III

Бонтæй, афонтæй бирæ афардæг
Æмæ бацарди иу лæг лæгæты.
Уый зæххон цардыл хъоды бакодта,
Уый йæ цæрæнбон радта дзæнæтыл.
Алыгъд, ацух и а мæнг дунейæ, —
Марг кæм ысхицау зæххыл алцæмæн,
Лæг æлгъыст кæм у, уд — тæригъæдджын,
Æмæ зæрдæты маст кæм нал цæуы.
Лæг кæм фæкæны мæт, фыдутæхсæн,
Уый йæ тæригъæд уæгъд кæм нæ уадзы;
Сайд дзырд, сайд митæй цард кæм ыссарынц,
Саст, зылын кæм у раст лæг иудадзыг,
Цард æлгъаг кæм у, ‘ууæнк — мæнгарддзинад,
Лæг лæджы рисыл тынг кæм фæрайы,
Удхос марг кæм у, уарзт — хæрамдзинад,
Раст, хæлар удæн цин кæм нæ тайы.
Ацыд, ацух и а цард, а бæстæй, —
Тагъд кæм айсафы лæг йæ лæджы хуыз,
Зонд къуымых кæм у, ном — мысгæ ныхас.
Уынд, рæсугъддзинад — мæнг, хæйрæджы хыз...

IV

Под сенью скал и ледников опасных
Он поселился — бедный житель гор,
И позабыл о прежних он соблазнах
И не стремился к людям с этих пор.
Достигнув монастырского порога,
Убил он в сердце грешные мечты,
Чтоб в судный день предстать пред очи бога,
Не запятнав душевной чистоты.
Он день и ночь на страже был духовной,
Здесь, в глубине однообразных скал,
Он плоть свою—сосуд тоски греховной —
Слезами покаянья омывал.
И день и ночь неслись его стенанья,
И день и ночь, стекая из очей,
Не высыхали слезы покаянья,
Как безутешной горести ручей.
Чуждаясь треволнения мирского,
Его душа воскресла средь могил,
И все желанья сердца молодого
Он глубоко в себе похоронил.

IV

Уым æрынцади. Уыцы ихты ‘хсæн,
Æмæ иудадзыг кувы дауджытæн.
Уый зæххыл цæрæг иннæ адæмæй
Удсыгъдæг дæр у бирæ хъауджыдæр.
Риуæй аппæрста монц, зæххон фæндтæ,
Уарзт, цыбæлдзинад, цинтæ, сагъæстæ,
Кæд, Хуыцауы раз удсыгъдæгуæвгæ,
Искуы дзæнæтмæ бафтид а бæстæй.
Баруад кувынæй, уды ‘нцойадæн
Уым йæ къухфыдтæ барæй фехсыдта;
Стæй йæ уды та, ‘лгъаг мигæнæнау,
Ирд цæсты сыгæй бирæ фехсадта.
Кувы ‘ппынæдзух. Их йæ лæгъстæмæ
Сау хъуына къæйтыл бадон, батади.
Уым, Бетлемийы, йе ‘мпылд уадултыл
Згъоры иудадзыг цæссыг къадатæй.
Цардæй, хъæубæстæй дардмæ иппæрдæй
Уымæн йе ‘фхæрд уд барухс, байради,
Уый бæрц зæрдæйы алы рухс бæллиц,
Цард-цæрæнбонтæм бампылд, баруади.

V

Он был не стар, но в молодые годы.
На нем почила божья благодать,
И дух его, забыв свои невзгоды,
Привык в высоком небе обитать,
Был худ и бледен лик его угрюмый,
Но светом озаренное чело
Невыразимо благостною думой
Дышало и сердца к себе влекло.
И взор его, когда-то полный страха,
Теперь светился тихой добротой,
И было видно, что душа монаха
Погружена в смиренье и покой.
Какой сиял он радостью смиренной,
В небесные чертоги устремлен!
Какой дышал он верой неизменной,
Когда смотрел в далекий небосклон!
Смирив себя молитвой и постами,
Он все страданья плотские постиг,
Но дух его, испытанный трудами,
Воистину был светел и велик.

V

Азтæй, бонтæй йыл бирæ н’ ацыди,
Фæлæ уазсыгъдæг зынд йæ бакастæй,
Зынд мæрдонвæлурс йе ‘мпылд уадултыл,
Лæг кæй нал уыдис а цард, а бæстæй.
Хаудрус, ихуазал, хъыг, æнкъард цæсгом
Ирд, сыгъдæг уæвгæ каст рæсугъддæрæй.
Ных æнафоны арф нысчъилтæ ис
Æмæ ‘рвон тынтæй калдта рухс тæмæн.
Арф, зæндджын хъуыды ‘вдыстой иудадзыг
Се ‘рттывд, се ‘нгæсæй сау дыууæ цæсты,
Цыма дунейы рухс хæрзиуджытæн
Нал уыд уыдонæй рафтæн а бæстыл.
Цыма дзæнæты гом зæрин дуæрттыл
Сусæг цинимæ ‘мбæлынц развæлгъау,
Æмæ удимæ Стыр Хуыцауы ‘рдæм,
У сæ размæ тахт, у сæ размæ хауд.
Марходаргæйæ, зæдтæн кувгæйæ
Батад, бахус и лæг йæхигъæдæй,
Афтæ февзæрста удхар, хъизæмæр
Æмæ асыгъдæг уæд тæригъæдтæй.

VI

И услыхал господь его моленья,
И дал ему избыток дивных сил,
И символ своего благоволенья
Страдающему иноку явил.
В пустынной келье малое оконце
Пробито было посредине скал,
Чтоб днем туда заглядывало солнце
И свет луны во мраке долетал.
Когда, в одежды светлые одето,
Светило поднималось ото сна,
Наклонный луч дымящегося света
К ногам монаха падал из окна.
И брал монах молитвенник смиренный,
И возлагал на луч перед собой,
И в час молитвы этот луч нетленный
Держал его, как дивный аналой.
Так проходили годы и недели,
Так соблюдал отшельник свой устав,
И чистоту души своей на деле
Он мог проверить, чудо испытав.

VI

Айста Стыр Хуыцау лæджы хъизæмар,
Лæгмæ Стыр Хуыцау цадæг байхъуыста,
Радта разыйы ‘рвон нысан æмæ
Хохы ‘нæрцæугæ диссаг равдыста;
Хурыскæсæнæй талынг аргъуанмæ
Мæй цæхæркалгæ бакаст рудзынгæй.
Стæй æвиппайды фестад бон æмæ
Лæгæт айдзаг ис хуры рухс тынтæй.
Стæй-иу алыбон хур куыддæриддæр
Хохы къахырæй сзынд цæхæрзынгæй,
Дзурынц, афтæ-иу уый йæ фыццаг тын
Фатау лæгæтмæ бахста рудзынгæй.
Лæг-иу рухс тынмæ чиныг бадардта,
Уый йыл цинæй узæлгæ хъазыди;
Стыр Хуыцауы фæндæй-иу судзгæ тын
Кувæн чиныгыл ризгæ баззади,
Афтæ уадысты бонтæ, афонтæ, —
Царди лæгæты лæг хæрзиунæгæй.
Афтæ, хи уды уазсыгъдæгдзинад
Уый æрвыл бон фæлвæрдта чиныгæй.

VII

Вечернею молитвой истомленный,
Стоял он раз у края ледника.
Туманных гор шатер темно-зеленый
Манил его и звал издалека.
Еще, сверкая, солнце не успело
Уйти из глаз, и в золоте огней
Оно, припав к вершине, пламенело,
Как колесо, скатившееся к ней.
Гигантский уголь тлел перед очами,
И запад был охвачен багрецом,
И облако, пронзенное лучами,
Переливалось перед чернецом.
И понял он мгновенное обличье
В природе существующих начал,
И дивный образ божьего величья,
Весь потрясенный, в солнце различал.
И вдруг оно померкло, и свирепо
Дохнул в пещеру ветер ледяной,
И, закрывая солнечное небо,
Громада туч повисла над землей.

VII

Иу хатт кувынæй тынг куы ныффæллад,
Уæд изæрырдæм рацыд къæмбырмæ
Æмæ ‘дзынæгæй каст, цъæх гауызтау,
Зад уыгæрдæнтæм комы рæбынмæ.
Хур тындзгæ-тындзын хохыл аныдзæвд,
Æмæ цъититы тугæй сахуырста,
Скалдта рухс тæмæн æмæ исдугмæ
Бæстæ æхсæвы тарæй бахызта.
Хохæй фесхъиуæг ирд, зæрин тынтæ
Зæххæй арв’ астæу дард ныддихтæ сты,
Арв æхсидавау зынд сырх хъулонæй,
Æмæ мигъты хыз сывдылд мин хуызты.
Ацы диссаджы ‘нахуыр фенддагмæ
Джихæй баззади кувæг айнæгыл.
Каст, Хуыцауы фæлгонцау, рухс хурмæ,
Фæлæ ‘виппайды, хур куыд аныгуылд,
Афтæ карз дымгæ знæтæй сыстади,
Хохы цъассытæй йе ‘хситт райхъуысти,
Æмæ Бурхохæй, зайлаг сау калмау,
Тар, мæстæлгъæд мигъ цадæг ранкъуысти.

VIII

Громада туч повисла над землею,
Как будто в небе встретилась с врагом,
И, молнией сверкнув над головою,
Обрушила на землю первый гром.
И вздрогнула вселенная от страха,
И тяжкий мрак упал на листья трав,
И грянул град, перед лицом монаха
По ледяной скале зарокотчв.
И этот град, и молнии сверканье,
И этот грохот яростных громов,
И облаков безумное метанье,
И злобное дыхание ветров—
Все это вдруг смешалось воедино
И разразилось, словно божий гнев,
Который небо свергло на долины,
Людского беззаконья не стерпев.
И удалился инок потрясенный,
И пред иконой матери святой
Молил ее, коленопреклоненный,
Вернуть земле утраченный покой.

VIII

Рацыд, рафæтæн, арвыл радæргъ и,
Дардыл айтынг и æмæ змæлыди.
Гъе стæй уым, цыма, знагыл фембæлди,
Уыйау ‘виппайды тынг ныннæрыди,
Арв нырттывта ‘мæ хох ныккæрзыдта,
Дардæй райхъуысти ног ызнæт дæнг-дæнг,
Бæстæ сызмæсти, дуне аталынг
Æмæ рацыди их сæх-сæхгæнгæ.
Арвы карз нæрдæй къæйтæ згъæлдысты,
Тар тызмæг мигътæ кодтой зилахар,
Хостой арв æмæ зæхх сæ кæрæдзи
Æмæ уаддымгæ ниудта бирæгъау,
Цыма Стыр Хуыцау зæхмæ феххæлыд, —
Фехста æхсæвæн дард йæ тар фынæй,
Цыма рахæтыд сайд, мæнг дунейыл
Æмæ ‘рхъавыдис бæстæм сафынмæ
Кувæг зонгуытыл хаудæй уыцафон
Уыд Бетлемийы — зæдты бадæны,
Уый лæгъстæгæнгæ калдта сау цæссыг,
Зæгъгæ, о, Хуыцау, бахиз адæмы.

IX

И вдруг, когда все небо раскололось
И молния ударила из мглы,
Монах услышал чей-то робкий голос,
Зовущий у подножия скалы.
Монах взглянул в ущелие — и что же?
За звенья цепи ухватясь рукой,
Какой-то путник звал его... О боже,
Как очутился он перед скалой?
Коль вправду был он сыном человека,
Что привело несчастного сюда,
Когда под кровлю своего ночлега,
Дрожа от страха, прячутся стада?
«Ты человек иль демон преисподней?»—
Спросил монах и услыхал в ответ:
«Я — человек по милости господней,
Спаси меня, святой анахорет!
Я — человек, но свод небес расколот,
Холодный ливень хлещет все сильней.
Что ж медлишь ты? Меня измучил холод,
Дай мне приют под кровлею твоей!»

IX

Фæлæ ‘виппайды уый цæй хъæр фæцыд? —
Исдуг айхъуыста лæг зæрдæбынæй,
Дисы бафтыди: цыма аргъуанмæ
Адæймаджы хъæр сыхъуыст дæлбылæй.
Фестад, акасти, чидæр талынджы
Дзуры, бауадз мæ, зæгъгæ, лæгæтмæ.
Чи у, цавæр у? Ахæм сау тары
Ныр куыд хъуамæ уа исчи ‘хсæвæддæ?
Кæд лæг у, æмæ ацы ‘мбисæхсæв
Ам кæцæй фæци ахæм карз хъызты?
Хъæдты, хуыггæмтты арф æмбæхст уæвгæ
Арвæй сырдтæ дæр тынг куы старстысты!
Лæг зæрдæхсайгæ былæй адзырдта:
— Чи дæ? Цавæр дæ? Кæд фыдбылыз дæ!
— Нæ, зæххон лæг дæн!.. Скæс дæ Хуыцаумæ,
Дуар мын бацамон, тынг ныххуылыдз дæн.
Мæнæ ‘рхауынмæ хъавы арв æмæ
Сæфын... курын дæ, ‘ркæс мæ уавæрмæ...
Зæгъ, куыд æсхизон къæйтыл аргъуанмæ,
Ам мæ ма ныууадз ихыл, бавæр мæ...

X

«Ты прав, пришлец! Священная обитель
Спасет тебя, коль ты не злобный тать.
Но если ты — лукавый соблазнитель,—
Знать, сам господь желает испытать
Монаха грешного... Да будет с нами
Его святая воля! Ухватись
За эту цепь и, встав в звено ногами,
Как по ступеням, кверху поднимись».
И вот из бездны пропасти пустынной
Поднялся путник, слаб и изнурен,
И сам монах, склоняясь над стремниной,
Помог ему... Но кто же, кто же он?
Не рассмотрев пришельца на пороге,
Монах сказал: „Иди за мной вослед!
Кто б ни был ты, забудь свои тревоги:
Здесь божий дом, и он спасет от бед».
И он повел пришельца за собою,
И в келье был все тот же черный мрак,
И только уголь, тлея под золою,
Неверным светом освещал очаг.

X

— Кæд лæджы фырт дæ, уæд тæригъæд у
Уым дæ ныууадзын ахæм уарынмæ.
Кæд фыдбылыз дæ, уæд, æвæццæгæн,
Арв ысфæнд кодта — бафæлвара мæ.
Фод Хуыцауы бар, схиз уым рæхысыл,
Ардæм сыфтæн дын нæй æндæр рæтты.
Ма тæрс хауынæй — рæхыс асин у,
Сты йæ цæггæ та къахæвæрæнтæ, —
Загъта лæг æмæ былмæ бахæстæг.
Схызтис бæлццон дæр рындзмæ уалынджы,
Чи у? Цавæр у? Гъе цы йæ схаста? —
Нæй, нæ рахатыд кувæг талынджы.
— Чи дæ, цом, мæ хур, къæс Хуыцауы у,
Рахиз, мауал тæрс, ныр йæ кæрты дæ.
Уый дæу бахиздзæн ам фыдбылызæй.
Стæй дæ хуызæтты — бирæ ‘ндæрты дæр.
Бæлццон цадæггай бахызт мидæмæ,
Ноджы талынгдæр разынд лæгæты.
Гъе æрмæст ма-иу хатгай ферттывта
Къуымы ‘нуæрст артæй зынг гæзæмæты.

XI

И думал схимник: „Если матерь божья
Его ко мне впустила на ночлег,—
Как видно, он не осквернился ложью,
Когда предстал сюда как человек».
А гость его, не проронив ни слова,
Присел к огню и уголья раздул
И, весь дрожа от холода ночного,
Над очагом ладони протянул.
«Какая ночь! — промолвил посетитель.—
Как свищет ветер над твоей скалой!..»
И задрожал, как лист, пустынножитель,
Девичий голос слыша пред собой.
Ужель судьба послала испытанье?
Ужель явилась женщина к нему?
Ужель она, смутив его сознанье,
Повергнет душу в пагубную тьму?
Ужели бог судил ему сегодня
Все искушенья плоти побороть?
Так пусть же воля сбудется господня
И да молчит бунтующая плоть!

XI

— Цæй, нæ фæхъызыд иугæр Стыр Хуыцау
Æмæ бæлццоны къæсмæ бауагъта,
Нæу хæйрæджы сконд, — загъта лæг æмæ
Тас дзы нæу, зæгъгæ, къух ыл ауыгъта,
Уазæг уазалæй ризгæ бауадис,
Къуымы йе ‘нгуылдзтæй фæнык акъахта,
Абадт дзуццæгæй æмæ тавынмæ
Зынгмæ бадардта йе ‘ндæвд урс къухтæ.
— Уфф, куыд уазал у, — сдзырдта уый æмæ
Кувæг фестъæлфыд: «Ау, чызджы хъæлæс!»
Химид барызтис, тас ын йе ‘нгасыл
Мигъау авæрдта масты сау пæлæз.
«Кæд фыдбылыз у ‘взонг чызджы хуызы,
Мемæ къæсы та уæд куыд хъуамæ уа?»
Загъта лæг æмæ уыцы иу уысммæ
Тас фæрæхуыста зæрдæ хъамайау.
Фæлæ, чи зоны, у Хуыцауы фæнд
Ацы ‘взонг чызгæй лæджы сфæлварын!..
Æмæ кувæгæн йе ‘фхæрд, тарст зæрдæ
Цъус фæфидардæр бар-æнæбары...

XII

«Святой отец, хоть малую вязанку
Дай хвороста! Хоть несколько полен!
Я завтра утром встану спозаранку
И сколько хочешь принесу взамен!»
И вот монах дрожащими руками
Принес ей дров, и пламя очага
Вдруг вспыхнуло у них перед глазами.
И озарило келью бедняка.
И перед взором схимника святого,
Презревшего житейские мечты,
Под сводами божественного крова
Явилась дева чудной красоты!
Без ложного смущения и страха
Она сидела около огня
И пристально смотрела на монаха,
Как лань лесная, шею наклоня.
И жар очей прекрасного созданья
Был так неистов, так неукротим,
Что даже пламя, вспыхнув на прощанье,
Бледнело, угасая перед ним.

XII

— Суг дæм нæй, æппын? Арт дзы акæнон, —
Чызг къæмдзæстыгæй загъта фысымæн, —
Рахæсс, ахсæв ма стæфсон, æмæ дын
Сом æгас æргъом æз ысхæсдзынæн.
Фысым багуыбыр, арт бæргæ кæны,
Фæлæ не ‘ууæнды, зæрдæ хивæнд у.
Арт куы барæвдз и, арт куы сцырын и,
Уæд æвиппайды срухс и кувæндон.
Срухс и кувæндон æмæ арты цур
Мæнæ ‘мбисонды ‘взонг чызг разынди.
Уымæ цæстытæ кодтой тарытæ,
Раст мæйтæ ‘мæ дзы хуртæ хъазыди.
Хъазхъуыр, цардбæллиц, буц, гуырвидыц чызг
Каст сæрыстырæй æмæ хъæлдзæгæй.
Йе ‘нгас, йе сдзырдæй зæрдæ агайдта
Æмæ артдзæсты худтис уалдзæгау.
Сау дыууæ цæсты ‘ндæвтой рухс хурау,
Сау дыууæ цæсты ‘рттывтой стъалытау,
Уый цур арты ‘ндæвд мур дæр нал уыди,
Уый цур арты рухс кодта тарытæ.

XIII

Когда б любовь явиться пожелала
В наш бедный мир, наверно, и она
О красоте иной бы не мечтала,
В девических чертах воплощена!
Кто б мог сказать, что спорить с красотою»
Не в силах был чудесной девы нрав?
Пред нею зависть стала бы немою,
Несовершенных черт не отыскав!
Кто б устоял пред этими очами,
Пред этим ликом, сладостным, как сон,
Пред этими волшебными устами,
Где поцелуй любви напечатлен?
Кто б мог красе такой не покориться.
Взглянув на эти нежные черты?
Ведь даже зверь, и тот угомонится
Перед лицом столь дивной красоты!
И покорился схимник ей бесстрастный,
Угрюмый житель каменных могил,
И, замерев, с тревогою безгласной
На деву взор плененный устремил.

XIII

Зæгъгæ, сфæнд кодта уарзты рухс бардуаг
Буц чызджы хуызы зилын а бæстыл,
Ацы диссаджы ‘нахуыр фидыцмæ
Уый дæр бабæлдзæн йе ‘рвон сагъæсты.
Уый ысфæлдисгæ, уый ныннывгæнгæ
Æрдзмæ нал баззад ирддæр ахорæн.
Калм хæрамзæрдæ, сау хъæстæ лæг дæр
Чызгмæ не ‘рхæсдзæн иу къæм хахуырæн.
Уый къуыбыр риутæм, урс дæллагхъуыртæм
Цæст кæсгæйæ дæр цинæй бафсæдид.
Уарзты бардуагæн уæртæ й’ адджын пъа
Чызджы буц былтыл судзгæ баззади.
Ехх, кæй нæ сæтты, кæ, рæсугъддзинад!
Уымæн йе стыр тых хъары дурмæ дæр.
Дзурынц, уый цурмæ, — зæгъгæ, бафтыди,
Уæд нæ фæкæны сырд лæбургæ дæр.
Æмæ кувæджы ‘фхæрд, рыст зæрдæ дæр
Ногæй хъуыдытæн бахауд с’ ахæсты,
Æмæ ‘вæндонæй, фæлæ ‘хсызгонæй
Уый йæ цæстытæ чызгыл ахаста.

XIV

«Дитя мое, — сказал пустынножитель,—
Откуда ты? В ужасный этот час
Что привело тебя в мою обитель,
Когда все небо рушится на нас?»
«Пастушка я... На этих горных склонах
Моих овец пасу я с малых лет.
Но здесь, вверху, так много трав зеленых!
И поднялась за стадом я вослед.
О, как прекрасен вечер был сегодня!
Такого я не видела давно.
Сияло солнце, как лицо господне,
Короною лучей окружено.
И долго-долго в небо я смотрела,
И вслед за стадом шла я без конца,
И сердце так неистово звенело,
Что я забыла про совет отца.
«Не верь, дитя, коварному Казбеку,—
Предупреждал не раз меня старик,—
Пусть весь в лучах он виден человеку—
Глядишь, и ливень хлынет через миг!»

XIV

— Чи дæ, чи, мæ хур, гъе, цы дæ схаста
Ахæм сау хъызты хохмæ ‘хсæвыгон, —
Арв куы ‘рхауд æмæ их куы фестади,
Æмæ зæххæн куы ‘рцыд йæ сæфты бон?
— Дæлæ фæзы хызтон мæ фыды фос,
Дзуджы зад кæрдæг сайдта ацырдæм...
Загътон: цæй æмæ рындзыл рахизæд
Æмæ сабыргæй семæ рацыдтæн.
Арв дыдзы тынтæй уыд уырынгтæгонд
Æмæ зынд, цыма, авг ныссæстытæ
Æмæ къæдзæхыл джихæй баззайгæ
Уымæй нал истон æз мæ цæстытæ.
Хохыл хуры цалх сыгъд цырын артау —
Дард сыгъзæринæй мигъты сахуырста.
Фенддаг зæрдæйæн ‘хцон куыд нæ уыди! —
Хъæумæ нал цыдтæн, къах мæ нал хаста.
Ехх, мæ фыды фæдзæхст мæ ферох ис:
А Хъазбег хохыл ма ‘ууæнд, ма, зæгъгæ,
Хур кæсдзæн, фæлæ арв фæсау уыдзæн
Æмæ рацæудзæн их сæх-сæхгæнгæ...

XV

«Что сделаешь? Ведь сердце своенравно,
Слова ему — что прошлогодний снег!
И вот, еще сверкающий недавно,
Нахмурил брови ледяной Казбек.
Все небо разом обступили тучи,
Рванулся ветер, набежала мгла.
Как ни хотела я спуститься с кручи—
Ступить в потемках шагу не могла.
И грянул гром над самой головою,
И град пошел, и наступила ночь,
И разбежались овцы предо мною,
И я была не в силах им помочь.
И впрямь, коварна высота Казбека,
Коль может вмиг покрыться темнотой,
Соединив в себе для человека
И ад, и рай, и бурю, и покой!
Ах, как нуждалась в отчем я совете!
Зачем я в горы вздумала идти?
Знать, верно, что неправедные дети
Всегда идут по ложному пути!

XV

Фæлæ, цæй, æмæ хивæнд зæрдæйæн
Зæгъ, — зыдгæнæг, зæгъ, ма у фенддагыл!..
Хох куыд фæтызмæг уый нæ фенкъардтон.
Кастæн. Не ‘ркодтон мæт мæ фæндагыл.
Фæлæ сдымдта ‘мæ бæстæ аталынг.
Дымгæ зæрдæйы ‘нцойад аскъæфта,
Æмæ фосы ‘рдæм цырд куыд азгъордтон,
Афтæ ‘виппайды фегуырд карз къæвда.
Нал фæцарæхстæн, их мæ ‘рбаййæфта,
Уыцы иу уысммæ фос фæтары сты.
Æз мæ бынаты сагъдæй аззадтæн
Æмæ фыр тæсæй химид барызтæн.
Ехх, куыд ‘нæууæнк у ‘цæгдæр ацы хох, —
Раст дæм, сабиау, худдзæн ‘нæмæтæй,
Стæй æвиппайды æрдз фæтар уыдзæн,
Стæй дæ зындонмæ фехсдзæн дзæнæтæй...
Рох цæмæн кодтон, цæ, мæ фыды дзырд, —
Раст мын афтæ хъуыд, хорз ран бахаудтæн!
Дзурынц, — хистæрмæ чи нæ байхъусы,
Уый фыдвæндагыл бафты алхатт дæр.

XVI

„Сгубила я родительское стадо,
Сама себе наделала хлопот...
Но, знаешь ли, печалиться не надо,
Когда беда нежданная придет.
И не о стаде вовсе я горюю,—
Мне жаль отца... У хижины пустой
Единственную дочку дорогую
Напрасно он сегодня ждет домой.
Не поведет и бровью мой любимый,
Когда узнает о судьбе овец,
Лишь только б мне вернуться невредимой.
И успокоить старца наконец.
А град хлестал, и небо надо мною,
Казалось, землю поглотить могло,
И от раскатов грома под ногою
Тряслась скала, вздыхая тяжело.
Что было делать? Где искать спасенья?
Как пережить ужасный этот град?
Довериться ли власти провиденья,
Или дорогу поискать назад?

XVI

Дзугвос фесæфтон æз зæфцы фыдæй,
Зонын, м’ азым у! Дзуапп æз дæтдзынæн... —
Ехх, фыдбылыз лæгмæ куы кæса, уæд
Уымæн фервæзæн нæй, æвæццæгæн.
Зæрдæ фосыл дæр уый бæрц нал рысти, —
Загътон, фесæфæнт, уадз,— хæрз дзæгъæлы.
Фыд, мæ зæронд фыд уыд мæ мæты сæр, —
Зæгъын, баззадис уый мæстæлгъæдæй;
Фос — йæ ис-йæ бон фесæфт м’ аххосæй,
Фæлæ ‘ппæт дæр мæ фендыл раттаид.
Зæгъгæ, ссардта ма уый йæ иунæджы, —
Дзуджы мурмæ дæр нал æрдарттаид...
Их мыл уарыди рындзыл талынджы.
Хох мæ къæхты бын рызт йæ бындзарæй...
Арв нæрыд æмæ ‘рттывта, раст цыма
Хъавыд дунейыл арт, зынг сæндзарын.
Стыхстæн, суырыд дæн, цæй, цы бакæнон,
Цæй, кæм бафснайон ныр мæ сæр, зæгъын,
Ахæм сау тары хъæумæ ацæуон,
Æви баззайон бонмæ къæдзæхыл.

XVII

«Стоять под градом—разве это шутка?
Оставшись там. замерзла б я давно.
Блуждать во мраке боязно и жутко,
Да и сорваться вниз немудрено.
Но будь что будет! Помолившись богу,
Решилась я и двинулась вперед,
И потеряла сразу я дорогу,
И очутилась у твоих ворот.
Увидев цепь, я поняла мгновенно,
Где я стою... Отец твердил не раз,
Что здесь, в горах, прилежно и смиренно
Пустынник божий молится за нас.
Я стала звать, но ветры так свистели,
Что ты не слышал несколько минут.
«О боже,—я подумала,—ужели
Придется мне остаться на ночь тут?»
Но пожалел творец меня, и вскоре
Ты отозвался... Вот и весь рассказ!
И да спасет господь тебя от горя,
Как ты меня сегодня ночью спас!»

XVII

Загътон: баззайон, фæлæ чи зоны
Нал дæр ахæссон ам æрбабонмæ.
Хъæумæ ацæуон, æмæ ныр уæд та
Искуы ахаудтæн æмæ бабын дæн.
Цæй, цы мыл цæуа, уый мыл цод, зæгъын,
Хъæумæ ацæуын æз æрхъавыдтæн,
Фæлæ талынджы фæндаг нал уыдтон,
Æмæ м’ амондæн ардæм рафтыдтæн.
Рæхыс ку ‘ауыдтон, уæд мæхинымæр
Загътон, Бетлеми мæ ныр хъахъхъæндзæн,
Стæй мын хъуыст уыд, кæй цард ам цардиппæрд,
Æмæ уайтагъд мæ зæрдæ бахъæлдзæг.
Бирæ, бирæ дæм æз фæхъæр кодтон,
Фæлæ иудзæвгар дзуапп нæ лæвæрдтай,
Æмæ бахаудтæн ногæй катайы,
Зæгъын, зайдзынæн ам æхсæвæддæ...
Фæлæ уалынмæ ‘рдзырдтай уæлбылæй,
Æмæ зæрдæйы тас куыд не скуынæг!..
Мæн куыд бахызтай, мæн куыд бавæрдтай,
Афтæ бавæрæд дæу дунескæнæг!

XVIII

«Дитя мое, десница всеблагая
Вернет земле сияние зари.
Господь хранит нас, в бедах помогая,
Ты не меня —его благодари».
«Ты думал, я—разбойник или дьявол?»
«Дитя мое, не надо осуждать,—
В такую бурю кто б себя заставил
Забытого отшельника искать?»
«Но у тебя ужели нет на свете
Ни брата, ни сестрицы?»—„Дочь моя,
Я свет познал в монашеском обете,
Я позабыл, что где-то есть семья».
«И ты давно монахом стал?» — „Не знаю».
«Но как же так?» — „Я не считаю лет,»
Покинув мир, я жизни не внимаю,
И в этом—мой монашеский обет».
«Ты целый мир покинул для пещеры?»
«Да, бог меня наставил на пути».
«Ужели бог велит во имя веры
Всю жизнь сидеть и плакать взаперти?»

XVIII

— Нæ, мæнæй бузныг ма у, ма, мæ хур! —
Арв у, Стыр Хуыцау алкæй бавæрæг:
Зæгъгæ, ‘ркасти йæм уый тыхст рæстæджы,
Уайтагъд фервæзы лæг зын уавæрæй.
— Зæгъ, фыдбылыз мæ кæд нæ фенхъæлдтай?
— Уæд дæумæ,— мæ хур, уый цы дис кæсы:
Ацы ‘дзæрæг ран, — цæрдтæй мæрдты ‘хсæн
Рох, иппæрд лæджы ‘ндæр, цæй, чи фæрсы?!
— Куыд? Дунейыл дын нæй быныбынтон
Хо, æфсымæртæ, гъе хæстæг-хицон?
— Ис, бæргæ, фæлæ... Дард сæ ралыгътæн...
Ныр ам ме ‘вæрæг у Ыстыр Хуыцау.
— Æмæ цал азы рацыд гъеуæдæй?
— Цал, цы йын зонын?
— Куыд?
— Нæ сæ хынцын.
Дард фæхауæг дæн цардæй, адæмæй.
Æмæ азтæй дæр зæрдæ рахицæн.
— Уæд куыд фæразыс ам хæрзиунæгæй?
— У Хуыцауы фæнд афтæ, ‘вæццæгæн.
— Уый цæмæн хъæуы! — ацы цъититæм
Исчи расхъиуа дард йæ уæзæгæй?..

XIX

«Прости меня, господь, за это слово,
И ты не осуди, честной отец.
Когда, бывало, у холма крутого
Я стерегла на пастбище овец,—
Слова отца я часто вспоминала:
«Там, среди льдов, угрюм и одинок.
Живет монах, он терпит бед немало,
Он ради духа плотью пренебрег».
Как я дивилась, господи помилуй,—
Зачем тебе монашеский наряд?
Ужели бог утехам жизни милой,
Которые он создал сам, не рад?
Зачем же он украсил мир цветущий
Сияньем вод и трепетом светил?
Ужель затем, чтоб человек живущий
Отверг его, и проклял, и забыл?
Как? От всего на свете отрешиться—
От радостей, от близких, от друзей?
Но разве я сама себе убийца?
Нет, не ужиться б в келье мне твоей!

XIX

О, ныббар, Хуыцау, а уæлдай ныхас,
Ма дæр д’ атигъ у, — сонт рæдиаг у.
Ам фыййаууæвгæ, а бæрзонд хохыл
Цæст куы ахæссын æз зæрдиагæй,
Уæд мæ фыды дзырд зæрдыл ‘рбалæууы,
Ис, дам, ихты ‘хсæн къæсы иу цæрæг, —
Уды ‘нцойадыл радта рухс дуне,
Уый йæ бонтæ æрвиты хицæнæй.
«Ихты ‘хсæн уæвын удæн ц’ ахъаз уа?»
Алхатт химидæг дистæ байдайын. —
Хъыг куыд кæсдзæни Дунескæнæгмæ —
Йе сконд дунейæ искæй байрайын?..
Уый куы сфæлыста зæххы афт’ аив, —
Æрдз рæсугъддæр куы фестад дзæнæтæй,
Уæд цæмæн цымæ? — ‘рмæстдæр уый тыххæй
Къух ыл ауигъа лæг æнæмæтæй?!
Зæрдæ ацух уа цард, цæрæнбонтæм
Уарзон адæмæй, цинтæй, арфæтæй?!
Нæ, ныббар, Хуыцау, — афтæ никæд бон
Æз нæ фехалин хи цард барвæндæй.

XX

«Жилищем ты избрал каменьев груду.
Но сладок мир, как ты ни прекословь!
Здесь смерть царит—там жизнь кипит повсюду!
Здесь скорбь кругом—там радость и любовь!
Ужели круг семьи своей любимой
Покинул ты без горя и без слез?
Ужель тоску души неукротимой
О ком-нибудь из мира не унес?
Ужели так легка тебе разлука?
Отца и мать неужто ты забыл?
Неужто ты навек покинул друга,
С которым вместе плакал и любил?
О, как ты мог?!»—»Что я тебе отвечу?
Душа для нас дороже бытия.
В плену соблазна душу человечью,
Дитя мое, не мог оставить я».
«Так, значит, нет в миру нам искупленья
И не спастись, изведав суету?»
«Спастись-то можно. Только путь к спасенью»
Достался мне, несчастному, в скиту».

XX

— Науæд ‘нæ дуне ды куыд фæразыс? —
Стæй цæй диссаг у, цæ, — куы йæ зонис!
Уым цæрæнбон у, ам — мæрдтыбæстæ,
Уым ис цины хъазт, ам та — сау фыдниз.
Ныр куыд рацыдтæ, куы дæ уарзæттæй, —
Зæгъ, дæ зæрдæ дын маст нæ рæхуыста?
Уыцы рухс бæстæй ацы ‘нкъард къæйтæм
Никæй мæт, кæнæ хъыг нæ рахастай?
Кæнæ никæд бон никæй ‘рымысыс
Мад, фыд, хъæубæстæ, хотæ, ‘фсымæртæй?
Диссаг, царды дын ахæм ничи уыд,
Хатт кæй ‘рымысыд ам дæ рыст зæрдæ?
Зæгъ, куыд сыл хъæцыс?
— Цæй, цы сын кæнон?
Уд адджындæр у, уыдон домæнт мæ.
Ацы ‘гъуыз царды уд уацайраг у,
Сты йын уыдон та — згæ хъадамантæ.
— Уæдæ мах ныр уым не ‘ппæт сæфдзыстæм?
Уæдæ фервæзæн нал ис мах удтæн?
— Ехх, ирвæзынæн хос ис алкæм дæр,
Ам «фыдамонды» ‘рмæст æз бахаудтæн...

XXI

Несчастному?! Что он сказал такое?
Как повернулся у него язык?
Как вылетело слово роковое,
К которому он вовсе не привык?
Несчастному?! Ведь это стон-печали,
Ведь это вопль тоскующей души,
Души того, кто счастлив был вначале,
Души того, кто здесь погиб в глуши!
Но что случилось? В чем его утрата?
Не в том ли, что, расставшись с суетой,
Греховный мир,. покинул он когда-то
И здесь обрел душевный свой покой?
Ужель считает мукою бесплодной
Свои труды бестрепетный монах?
Не в том ли счастье, чтоб душе свободной
Воздвигнуть храм бессмертия в веках?
Что с ним стряслось? Откуда это слово?
Ужель роптать он стал на свой удел?
Ужель он счастья захотел земного?
Ужель творца он упрекнуть посмел?

XXI

Куыд «фыдамонды?..» — Кувæг фестъæлфыд,
Барызт хи дзырдтæй йе ‘фхæрд саст зæрдæ:
Хъаст, фæсмон куы у, зæгъгæ, ахæм дзырд,
Уæд йæ былалгъыл уый куыд февзæрди?..
Хи фыдамондыл афтæ бахынцы
Цардхæлд, царæфтыд, тыхст, зæрдæдзæф лæг
Маст, фæсмонгæнгæ риуæй срæтигъы
Ахæм карз ныхас й’ амонд фесафæг.
Уый цы фесæфта?.. Фаг ын нæу, æви, —
Хъал, цыбæл царды монц кæй басаста.
Ам кæй ыссардта хохы удæнцой,
Маст кæй нал тыхсы риуыл асæстау!..
Гъе йæм сæфтыл у нымад, чи зоны, —
Монц йæ зæрдæйæ дард кæй аппæрста?
Æви фаг ын нæу, — рухс дзæнæт бæстыл
Уый йæ уды цард ныр кæй бабаста?..
Циу, цы йыл цæуы, уый цы срæдыди?
Æви ‘ххæст райгонд нæу йæ амондæй,
Уый йæ Хуыцауæн кæны уайдзæфтæ,
Æмæ дунейы мысы абон дæр?

XXII

Но нет, напрасна грешная тревога!
Свой светлый дух не бросит он во тьму!
Его удел—хвалить и славить бога,
Столь дивного и щедрого к нему!
Но кто ж его лукавый соблазнитель?
Кто породил в устах его упрек?
Взглянул вокруг себя пустынножитель,
И никого заметить он не мог.
Да, никого... Лишь дева молодая
Дремала сладко возле очага,
И бледный свет, ланиты озаряя,
Скользил по ней, смущая бедняка.
И так была пленительно-прекрасна
Она в сиянье трепетных. огней,
Как будто все усилия соблазна
Соединились, торжествуя, в ней.
Как будто все утехи наслажденья,
Вся свежесть молодой ее поры
Рассыпали в пещере на мгновенье
Свои благословенные дары!

XXII

Нæ, Хуыцауæй уый хъаст нæ ракæндзæн!
Нæ, нæ байсафдзæн уый йæ цауд уды.
Уымæ амондæн фаг куыд нæ кæсдзæн, —
Стыр Хуыцау ыл рæстмæ кæй ауды!
Нæ! Нæ! — Уæдæ йæ, ау, цы басаста?!
Уыцы ‘лгъыст дзырд куыд февзæрд йе ‘взагыл!
Ц’ у йæ фæливæг?! Акаст й’ алфæмблай,
Зæгъгæ, схæцид мæ цæст кæд ме знагыл.
Никуы ничи уыд... уæртæ артдзæсты,
Чызг фæллад уæвгæ, ‘рфынæй къæйдуртыл
Æмæ арты рухс райгæ, худгæйæ
Уымæн уарзонау тыхст йæ уадултыл.
Ехх, цæй фенддаг уыд, цæ, фынæйгæнгæ!
Диссаг, уый рухсмæ арт нæ ныххуыссыд!
Цыма уарзт æмæ ‘хцонад сархайдтой
Иумæ сфæлдисын зæд чызджы хуызы...
Цыма фидыцы фарн, цырагърухсау,
Сыгъд йæ уадулыл цинæй, тади йыл
Раджы, раджы ма афтæ булæмæргъ
Уарзтæй удисгæ батад уардийыл...

XXIII

Дитя любви, дитя земного праха,
Молчала дева, в сон погружена,
И в сердце истомленное монаха
Блаженная сходила тишина.
Зачем же он с нее не сводит взгляда,
Зачем глядит чем дале, тем нежней,
Зачем струится в грудь ему отрада
И он невольно радуется ей?
И вот душа страдальца посветлела,
Небесный луч, сверкая, пал во тьму,
И трепет, пробегающий по телу,
Теперь, увы, приятен был ему.
А сердце билось так неукротимо,
Как будто вырывалось из груди,
И золотая арфа серафима
Звала его и пела впереди.
Впервые это чувство неземное
Познал отшельник, гордый и немой,
И понял он, что грех блаженней вдвое,
Чем торжество души его живой.

XXIII

Уый куыд ауыдта, афтæ йе знæт уд
Фенцой, айрох дзы сты йæ мæстытæ
Æмæ, хингондау, сагъдæй баззайгæ,
Чызгæй нал иста лæг йæ цæстытæ.
Уыцы цæсгомыл цæст цы сагъуыди,
Оххай, уый йæм цы цин, цы дис кæсы?
Хи йыл атигъмæ ‘рхъавы цардиппæрд,
Фæлæ цæстытæ коммæ нал кæсынц!
Каст æм иудзæвгар... Цыма зæрдæмæ
Уый цы хуры тын бакаст цадæггай?
Ризынц йе уæнгтæ, фæлæ ацы хатт,
Нæ, куы нæ ризынц уыдон адæргæй!..
Цинæй зæрдæ куыд не ‘нкъуыст раздæр дæр, —
Фæлæ ацы ‘хсæв афтæ базмæлыд,
Цыма сцагъдæуыд уым тæнон фæндыр,
Æмæ ‘рвон мыртæй риуы азæлыд.
Цæй, цы рахона ацы ‘нкъарæны, —
Ныр кæй аххосæй чызгмæ лидзы цæст!
Кæд тæригъæд у, уæд цæмæн у, цæ,
Уазсыгъдæг уды рухс бæллицы ‘нгæс?

XXIV

И он шагнул вперед, не понимая,
Чего он хочет... Сладостно чиста.
Она спала, едва приоткрывая
Улыбкой озаренные уста.
Казалось, к упоительным лобзаньям
Звала она улыбкою своей...
И в этот миг, истерзанный желаньем.
Кто б устоял, не дрогнув, перед ней?
Не устоял и схимник... И ликуя,
Склонился он над девою... И вдруг
Остолбенел... Ужели поцелуя
Он жаждет, грешный? Горестный недуг
Ужель его преодолел сегодня?
Нет, это ложь! Жива его душа!
Тверда в нем вера дивная господня,
И он пред нею чист, не согреша!
О, нет, он не лишится благодати!
Живую душу, что воздвиг господь,
Он променять не может на объятье
И превозможет немощную плоть!

XXIV

Кувæг иу къахдзæф размæ акодта,
Чызг адджын фынæй кодта ‘нæмæтæй,
Фыны, ‘вæццæгæн, сног йæ рухс бæллиц
Æмæ мвдбылты худт гæзæмæты.
Уыцы мидбылхудт былтæй нал хызти,
Адджын пъамæ сæм сайдта кувæджы.
Уыцы ‘рвон тыхты сæттæг мидбылхудт
Уайтагъд басаста ‘фхæрд лæппулæджы:
Чызгмæ ‘ргуыбыр ис, фæлæ ‘виппайды
Уæнгты ацыдис уазал дон æмæ
Андзыг, афæлурс... Оххай, сæфты бон!
Уый цы ныдздзырдта, цы, йæ зæрдæмæ?!
Ома, басасти! Нæ, нæ, никæд бон!
Уымæн йе стыр ныфс никуы басæтдзæн!
Рагæй ‘рæгмæ йæ уд цæмæ бæллыд,
Уымæй а бæстыл никуы бафсæддзæн!..
Нæ, нæ фесафдзæн кувæг йе стыр фарн,
Уый уд рухс арвæн у æнусфæдзæхст,
Æмæ тухи, зынтæй кæй басаста,
Уыцы буарæн æй не снывонд кæндзæн!

XXV

Но что это? Чей это адский шепот:
«Ага. попался, праведник?» Чей крик,
Чей злобный вопль, чей богомерзкий хохот
В погибшем сердце явственно возник?
Что, одолел тебя?» Откуда эти
Слова проклятые? Ужели он
Сошел с ума? Как жить теперь на свете?
Но, может быть, все это только сон?
И оглянулся он, объятый дрожью.—
Нет никого... Лишь девы молодой
Дыханье слышится... И пал он ниц к подножью
Изображенья матери святой.
Но нет душе его успокоенья—
Все тот же трепет, тот же лютый страх,
Все то же в сердце грозное смятенье,
Все тот же ужас чувствует монах.
Душа полна молитвою усердной,
Но сердце зла не может побороть...
Ужель под кровом девы милосердной
Не замолчит бунтующая плоть?

XXV

Фæлæ чи у уый?.. Къах ыл чи ‘ркъуырдта, —
Гъæ-гъа, фесæфтæ! Сылгъаг дæ, — зæгъгæ! —
Басастæ! — йе ‘нкъард мастæфхæрд риуы
Лæгæн чи дзуры уый хæлхæлгæнгæ?
Уый цæй чыр-чыр у, уый йыл чи худы?
Уый йæ хъынцъымыл уа-тынг чи райы?
Цымæ худын у уый — кæйдæр кæл-кæл?
Æви кувæджы кæд йæ хъус сайы?
Ногæй алырдæм акаст — Ничи та!
Цæст та аныдзæвд уыцы ‘взонг чызгыл,
Мадымайрæмы нывмæ ‘ххуысæнхъæл
Бауад, уый разы ‘рхауд йæ зонгуытыл.
Нæй!.. Хæрз дзæгъæлы!.. Кувы лæг, фæлæ
Не ‘фты удæнцой, нæ, йæ рыст удыл. —
Ногæй уыцы тас, уыцы сау фæсмон,
Къах æркъуырæджы уыцы ‘лгъыст худын!..
Уд ма зæрдæмæ сида кувынмæ
Æмæ чи зæгъдзæн, цæй — нæ йын комдзæн!
Ехх, кæд рухсбадæн кувæндоны дæр
Нæй ныууромæн буары ‘лгъыст монцæн!..

XXVI

Заплакал он и поднял кверху очи...
О горе! Вместо матери святой
Сиял пред ним во мраке темной ночи
Прелестный образ девы молодой!
Что с ним стряслось? Проклятое виденье!
Ужели грех его настоль велик,
Что матери святой изображенье
Восприняло греховный этот лик?
Ужели бог лишил его навеки
Святого лицезренья божества,
Чтоб снова плоть воскресла в человеке
И отказался дух от торжества?
Перекреститься? Но рука, как гиря!
Читать молитву? Но дрожит язык!
И кажется, остался в целом мире
Один прелестный, но проклятый лик!
«Что, одолел?» И снова чей-то хохот,
И снова кто-то ластится к нему...
И, заглушив души последний ропот,
Он, как безумный, выскочил во тьму.

XXVI

Каст лæгъстæгæнгæ Мадымайрæммæ,
Арв ыл атар и, бæстæ разылди:
Лæгмæ нывæй дæр уаз зæды бæсты
Уыцы ‘взонг чызджы цæсгом разынди...
Ай цы фыд сæмбæлд лæгыл ‘нæгъгъæлгæ,
Кæд йæ цæстытыл исты ауади?
Æви й’ аххосæй уаз сыгъдæг зæд дæр
Ныр тæригъæдджын фæлгонц фестади!
Цымæ арв лæджы аккаг нал кæны, —
Иу хатт фена ма ацы рухс дзуары?
Æмæ уый фæрцы ногæй басæтта
Монцы, зæрдæйы æмæ ‘лгъыст буары!
Дзуæрттæ ‘фтауынмæ къухтæ не ‘рæхсынц.
Сæлы кувыны дзырд йæ тæвд былтыл.
Мадымайрæмы, — рухс зæды бæсты
Уыцы ‘лгъыстаг чызг уайы цæстытыл,
«Сфæлвар, — басæтт æй! — зæгъгæ — ха-ха-ха!»
Цыма чидæр ныццагъта йе ‘рттæ дæр.
Уыцы худынæн нал ныффæрæзта,
Лæг фæсонт æмæ уайтагъд феддæдуар...

XXVII

Зажглась заря, и утро засияло,
И разбежались в небе облака,
И тихо над землей затрепетало
Спокойное дыханье ветерка.
Кто там бежит над пропастью ужасной?
Кто бродит там, блуждая между скал?
Ужель монах? Да, это он, несчастный!
Как бледен он, как жалок и устал!
Вот он остановился на мгновенье,
Вот устремил на небо жадный взор...
Последняя надежда на спасенье
Вставала, полыхая, из-за гор.
Он солнца ждал... Но медлило светило...
Еще вчера открыв из кельи дверь,
Он тихо ждал, пока оно всходило...
Он ни минуты ждать не мог теперь!
И наконец взошло, блистая, солнце.
И побежал он, торопясь, домой,
И светлый луч, упавший сквозь оконце,
Опять, опять увидел пред собой!

XXVII

Бон бæрзонд хохыл дзир-дзур байдыдта,
Мигътæ лæстысты кæмттæн се ‘рфытæм.
Дуне басабыр, дуне бамыр и,
‘Рмæст ма рог дымгæ кодта селфытæ.
Фæлæ, дæлæ уый сонтау чи хæты,
Къæйтыл чи схилы арф, уынгæг комы?
Чи у? Цардиппæрд?.. Уый куыд ныффæлурс,
Цыма туджы цъыртт нал ис цæсгомы!..
Рындзмæ схæццæ и, слæууыд къæдзæхыл,
Цырд йæ цæстæнгас рагъмæ сарæзта,
Цыма хохыл баст уыд йæ цардамонд,
Каст æм уыйау, йæ цæст дзы нал иста.
Уыд зæрин хурмæ лæджы ‘нхъæлмæкаст...
Цæй, кæм ис, зæгъгæ, ныр куыд нæ зыны!
Ехх, куы фæрæзта лæг æппæт зынтæн,
Уæд уысм бабыхсын ныр куыд фæзын и?..
О, ыскастис хур... Кувæг фестъæлфыд,
Бауад аргъуанмæ уый тындзгæ цыдæй;
Федта, фæрссагæй зæхмæ судзгæ тын
Рухс хур раздæрау уæфта къæсы дæр.

XXVIII

И с облегченьем он вздохнул, и снова
На богоматерь глянул, весь дрожа,
И чудным светом образа святого
Опять его наполнилась душа.
И взял монах молитвенник смиренный,
Чтобы прославить бога своего,
И возложил на луч благословенный.
Но луч, увы, не удержал его!
И закружилась голова монаха,
И слезы горя хлынули ручьем,
И возопил он к богу, полон страха,
И бездыханный пал перед лучом.
И там, где раньше, полные терпенья,
Отцы святые славили творца,
Где возносились к небу песнопенья,
Где проливались слезы без конца,—
Там, посреди пустующих развалин,
Теперь лишь ветра раздается вой
Да стонет зверь, испуган и печален,
Спеша уйти от тучи грозовой.

6 февраля, 1883 год

XXVIII

Ныр йæ рыст зæрдæ йе ‘муд уыд æмæ
Мадымайрæммæ скасти хъавгæйæ.
Цинæй барызти, федта: раздæрау
Нывæй рухс бардуаг каст рæвдаугæйæ.
«Арв нæ феххæлыд!..» — Кувы цингæнгæ.
Цæссыг хъуыры фæбадтис, ферхæцыд...
Чиныг фæрссагмæ ризгæ бадардта,
Фæлæ... Еххай, гъе, — тын ыл не ‘рхæцыд!..
Гъа, фæцудыдта, арв ыл аталынг,
Андзыг, фыр рыстæй цæсгом сымпылди,
«О, Хуыцау!» — зæгъгæ, — лæг ныббогъ кодта
Æмæ зæххыл дзыхъмардæй сæмбæлди...
Æмæ раджы кæм куывтой иудадзыг
Стыр рæстылдзæуæг Дунескæнæгæн,
Стыр Хуыцау æмæ рухс зæдты номыл
Кусарт ц ‘аргъуаны бирæ скуынæг и,
Уым ныр калд къулты æмæ къæйты ‘хсæн
Уад ныхситт кæны ‘дзæрæг цъассытæй,
Æмæ карз хъызты арв куы ныннæры,
Уæд нымбу кæнынц тарст, хъæддаг сырдтæ...

6 февраль, 1883 аз