АРГЪÆУТТÆ ÆМÆ ТАУРÆГЪТÆ

 

Джанни Родари

Дзасохты Музафер

 

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЧИПОЛЛИНО

ЧИПОЛЛИНОЙЫ ÆНАХУЫР ХАБÆРТТÆ

 

Перевод Златы Михайловны Потаповой,
      под редакцией Самуила Яковлевича Маршака

 

 

Повесть-аргъау

[Журнал НОГДЗАУ]

Дзасохты Музаферы тæлмац

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ГЛАВА ВТОРАЯ
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ПЯТАЯ
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

 

 

ФЫЦЦАГ ХАЙ

ФЫЦЦАГ СÆР
ДЫККАГ СÆР
ÆРТЫККАГ СÆР
ЦЫППÆРÆМ СÆР
ФÆНДЗÆМ СÆР
ÆХСÆЗÆМ СÆР
ÆВДÆМ СÆР
ÆСТÆМ СÆР
ФАРÆСТÆМ СÆР
ДÆСÆМ СÆР


 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

 

ФЫЦЦАГ ХАЙ

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

      в которой Чиполлоне отдавил ногу принцу Лимону

      Чиполлино был сыном Чиполлоне. И было у него семь братьев: Чиполлетто, Чиполлотто, Чиполлочча, Чиполлучча и так далее — самые подходящие имена для честной луковой семьи. Люди они были хорошие, надо прямо сказать, да только не везло им в жизни.

      Что ж поделаешь: где лук, там и слезы.

      Чиполлоне, его жена и сыновья жили в деревянной лачуге чуть побольше ящичка для огородной рассады. Если богачам случалось попадать в эти места, они недовольно морщили носы, ворчали: "Фу, как несет луком!" — и приказывали кучеру ехать быстрее.

      Однажды бедную окраину собрался посетить сам правитель страны, принц Лимон. Придворные ужасно беспокоились, не ударит ли луковый запах в нос его высочеству.

      — Что скажет принц, когда почувствует этот запах бедности?

      — Можно опрыскать бедняков духами! — предложил Старший Камергер.

      На окраину немедленно отправили дюжину солдат-Лимончиков, чтобы надушить тех, от кого пахнет луком. На этот раз солдаты оставили в казармах свои сабли и пушки и взвалили на плечи огромные бидоны с опрыскивателями. В бидонах были: цветочный одеколон, фиалковая эссенция и даже самая лучшая розовая вода.

      Командир приказал Чиполлоне, его сыновьям и всей родне выйти из домишек. Солдаты построили их в ряды и хорошенько опрыскали с головы до ног одеколоном. От этого душистого дождя у Чиполлино с непривычки сделался сильнейший насморк. Он стал громко чихать и не расслышал, как издали донесся протяжный звук трубы.

      Это на окраину прибыл сам правитель со свитой Лимонов, Лимонишек и Лимончиков. Принц Лимон был одет во все желтое с ног до головы, а на желтой шапочке у него побрякивал золотой колокольчик. У придворных Лимонов колокольчики были серебряные, а у солдат-Лимончиков — бронзовые. Все эти колокольчики звенели, не переставая, так что получалась великолепная музыка. Послушать ее сбежалась вся улица. Народ решил, что пришел бродячий оркестр.

      Чиполлоне и Чиполлино оказались в первом ряду. Им обоим досталось немало толчков и пинков от тех, кто напирал сзади. Наконец бедный старик Чиполлоне не выдержал и закричал:

      — Назад! Осади назад!..

      Принц Лимон насторожился. Это что такое?

      Он подошел к Чиполлоне, величаво переступая своими короткими, кривыми ножками, и строго посмотрел на старика:

      — Чего это ты кричишь "назад"? Мои верноподданные так жаждут увидеть меня, что рвутся вперед, а тебе это не нравится, да?

      — Ваше высочество, — прошептал на ухо принцу Старший Камергер, — мне кажется, что этот человек — опасный мятежник. Его нужно взять под особое наблюдение.

      Тотчас же один из солдат-Лимончиков направил на Чиполлоне подзорную трубу, которою пользовались для наблюдения за возмутителями спокойствия. У каждого Лимончика была такая труба.

      Чиполлоне позеленел от страха.

      — Ваше высочество, — пробормотал он, — да ведь они меня затолкают!

      — И прекрасно сделают, — прогремел принц Лимон. — Так тебе и надо!

      Тут Старший Камергер обратился к толпе с речью.

      — Возлюбленные наши подданные, — сказал он, — его высочество благодарит вас за выражение преданности и за усердные пинки, которыми вы потчуете друг друга. Толкайтесь посильнее, напирайте вовсю!

      — Но ведь они и вас самих, чего доброго, с ног сшибут, — попытался возразить Чиполлино.

      Но сейчас же другой Лимончик направил на мальчика подзорную трубу, и Чиполлино счел за лучшее скрыться в толпе.

      Сначала задние ряды напирали на передние не слишком сильно. Но Старший Камергер так свирепо поглядывал на нерадивых, что в конце концов толпа заволновалась, как вода в кадушке. Не выдержав напора, старый Чиполлоне завертелся кубарем и нечаянно наступил на ногу самому принцу Лимону. Его высочество, на ногах у которого были изрядные мозоли, сразу увидел все звезды небесные без помощи придворного астронома. Десять солдат-Лимончиков кинулись со всех сторон на несчастного Чиполлоне и надели па него наручники.

      — Чиполлино, Чиполлино, сынок! — звал, растерянно оглядываясь по сторонам, бедный старик, когда его уводили солдаты.

      Чиполлино в эту минуту находился очень далеко от места происшествия и ничего не подозревал, но зеваки, сновавшие вокруг, уже все знали и, как бывает в подобных случаях, знали даже больше того, что было на самом деле.

      — Хорошо, что его вовремя схватили, — говорили досужие болтуны. — Вы только подумайте, он хотел заколоть его высочество кинжалом!

      — Ничего подобного: у злодея пулемет в кармане!

      — Пулемет? В кармане? Быть этого не может!

      — А разве вы не слышите стрельбы?

      На самом деле это была вовсе не стрельба, а треск праздничного фейерверка, устроенного в честь принца Лимона. Но толпа так перепугалась, что шарахнулась во все стороны от солдат-Лимончиков.

      Чиполлино хотел было крикнуть всем этим людям, что в кармане у его отца не пулемет, а только небольшой окурок сигары, но, подумав, решил, что болтунов все равно не переспоришь, и благоразумно промолчал.

      Бедный Чиполлино! Ему вдруг показалось, что он стал плохо видеть, — это потому, что у него на глаза навернулась большущая слезища.

      — Назад, глупая! — прикрикнул на нее Чиполлино и стиснул зубы, чтобы не зареветь.

      Слеза испугалась, попятилась и больше уже не показывалась.

* * *

      Короче говоря, старого Чиполлоне приговорили к тюремному заключению не только на всю жизнь, но и на много-много лет после смерти, потому что при тюрьмах принца Лимона были и кладбища.

      Чиполлино добился свидания со стариком и крепко обнял его:

      — Бедный ты мой отец! Тебя засадили в каталажку, как преступника, вместе с ворами и бандитами!..

      — Что ты, что ты, сынок, — ласково перебил его отец, — да ведь в тюрьме полным-полно честных людей!

      — А за что же они сидят? Что плохого они сделали?

      — Ровно ничего, сынок. Вот за это-то их и засадили. Принцу Лимону порядочные люди не по нутру.

      Чиполлино призадумался.

      — Значит, попасть в тюрьму — это большая честь? — спросил он.

      — Выходит, что так. Тюрьмы построены для тех, кто ворует и убивает, но у принца Лимона все наоборот: воры и убийцы у него во дворце, а в тюрьме сидят честные граждане.

      — Я тоже хочу быть честным гражданином, — заявил Чиполлино, — но только в тюрьму попадать не желаю. Потерпи немного, я вернусь сюда и всех вас освобожу!

      — Не слишком ли ты на себя надеешься? — улыбнулся старик. — Это дело нелегкое!

      — А вот увидишь. Я своего добьюсь.

      Тут явился какой-то Лимонилтка из стражи п объявил, что свидание окончено.

      — Чиполлино, — сказал на прощание отец, — теперь ты уже большой и можешь сам о себе подумать. О твоей маме и братишках позаботится дядя Чиполла, а ты отправляйся странствовать по белу свету, поучись уму-разуму.

      — Как же мне учиться? Книжек у меня нет, да и купить их не на что.

      — Не беда, жизнь научит. Только гляди в оба — старайся видеть насквозь всяких плутов и мошенников, особенно тех, которые имеют власть.

      — А потом? Что мне потом делать?

      — Сам поймешь, когда придет время.

      — Ну пошел, пошел, — прикрикнул Лимонишка, — довольно болтать! А ты, оборвыш, держись подальше отсюда, ежели не хочешь сам попасть за решетку.

      Чиполлино ответил бы Лимонишке насмешливой песенкой, да подумал, что не стоит попадать за решетку, пока не успеешь как следует взяться за дело.

      Он крепко поцеловал отца и убежал.

      На следующий день он поручил свою мать и семерых братьев заботам доброго дяди Чиполлы, которому повезло в жизни чуть-чуть больше, чем остальным родственникам, — он служил где-то привратником.

      Попрощавшись с дядей, матерью и братьями, Чиполлино завязал свои вещи в узелок и, нацепив его на палку, пустился в путь. Он пошел куда глаза глядят и, должно быть, выбрал верную дорогу.

      Через несколько часов добрался он до маленькой деревушки — такой маленькой, что никто даже не потрудился написать ее название на столбе или на первом доме. Да и дом-то этот был, собственно говоря, не дом, а какая-то крохотная конурка, которая годилась разве что для таксы. У окошечка сидел старик с рыжеватой бородкой; он грустно поглядывал на улицу и, казалось, был чем-то очень озабочен.

 

 

ФЫЦЦАГ СÆР

Чиполлино фæлæууыд Лимоны къахыл

Чиполлино уыди Чиполлонейы фырт. Уыдон уыдысты авд æфсымæры: Чиполлетто, Чиполлотто, Чиполлочча, Чиполлучча æмæ афтæ дарддæр. Цыбыр ныхасæй, хъæдындзы бинонтæн цавæр нæмттæ æмбæлы, ахæм нæмттæ сын уыди. Æнæуи та уыдысты хорз адæм, кæд сæ хъуыддæгтæ рæстмæ нæ цыдысты, уæддæр.

Уæвгæ, хорз дæр куыд хъуамæ цыдаиккой, кæд æмæ, хъæдындз кæм фæзына, уым цæссыгæн æнæуæвгæ нæй, уæд?!

Чиполлоне, йæ ус æмæ йæ фырттæ цардысты, халсары æвзартæ кæм разайын кæнынц, ахæм асыккæй чысыл стырдæр хъæдын къæсы. Хъæздыг адæмæй-иу исчи сæ рæзты куы фæцæйцыд, уæд-иу, цыма æхсынцъы ахордта, уый хуызæн-иу йæ цæсгом анцъылдтæ кæнгæйæ сдзырдта: «Æнæрай фæкæнут уæ хъæдындзы тæфæй!» Æмæ-иу йæ бæхтæрæджы басхуыста, рæвдздæр скъæр, зæгъгæ.

Иуахæмы, мæгуыртæ кæм цардысты, уыцы уынг бабæрæг кæнын сфæнд кодта ацы бæстæйы хицау, йæ иуыл бæрзонддзинад Лимон. Йæ дæлдæртæ катайы бацыдысты, се ’лдары фындзыхуынчъыты хъæдындзы тæф куы смидæг уа, уымæй.

– Йе ’мбудæнтæ мæгуыры тæф куы банкъарой, уæд æлдар цы зæгъдзæни? – фарстой иутæ.

– Мæгуыр адæмыл духи бапырх кæнын хъæуы! – скарстой æппынфæстаг фæсдзæуинтæ.

Æмæ, мæгуыртæ кæм цардысты, уырдæм Лимоныхъо-салдæттæй æнæхъæн къорд арвыстой. Салдæттæ къазармайы се ’хсаргæрдтæ æмæ сармадзантæ ныууагътой, се уæхсчытыл, одеколонтæ, фиалкæйы эссенци æмæ уардийы дон кæм уыд, ахæм пырхгæнæнтæ æрцауыгътой æмæ балцы араст сты.

Сæ командир Чиполлоне йæ фырттæ æмæ хæстæджытæн бардзырд радта, цæмæй иууылдæр сæ хæдзæрттæй рацæуой. Салдæттæ сæ рæнхъ æрлæууын кодтой æмæ сæ сæрæй бынмæ хæрздæфгæнаг тæнгъæдтæй бапырх кодтой. Чиполлино одеколоны тæфыл ахуыр нæ уыд æмæ йыл æхснырсæг бахæцыд. Афтæ хъæрæй æхснырста, æмæ дард кæцæйдæр балцмæ сидæг хæтæлы уасын кæй æрбайхъуыст, уый дæр нæ фехъуыста.

Уый æлдар йæхæдæг æрбацæйцыд. Йемæ уыдысты Лимонтæ, Лимоныхъотæ æмæ Лимонгæндтæ. Лимон къахæй сæрмæ уыд бур дарæсы, йæ бур худыл гоппы бæсты уыдис чысыл сызгъæрин хъуытаз. Хуымæтæджы лимонты хъуытазтæ уыдысты æвзистæй, салдæтты хъуытазтæ та – бронзæйæ. Хъуытазтæ зæланг кодтой æмхуызонæй æмæ дзы рауад æнахуыр диссаджы музыкæ. Байхъусынмæ йæм æрæмбырд æппæт сых дæр. Адæм банхъæлдтой, хæтæгхуаг оркестр æрбацыд, зæгъгæ.

Чиполлоне æмæ Чиполлино фыццаг рæнхъы лæуд фесты. Сæ фæстæ чи уыд, уыдонæй сыл дзæвгар тъæппытæ æмæ схуыстытæ ауад. Зæронд Чиполлоне, мæгуыр, йæ бон куынæуал уыд, уæд йæ хъæлæсыдзаг ныццарыдта:

– Курын уæ, æмæ размæ мауал бырсут!

Уыцы ныхæстæ æлдарæн йæ тъæнгтæ ацагътой.

Йæ зылын къæхтæй барджын къахдзæфтæгæнгæйæ Чиполлонемæ бауад æмæ йæ тызмæгхуызæй бафарста:

– Цæуыл хъæр кæныс? Мæ иузæрдион адæм мæн фенынмæ сæ былыцъæрттæ хæрынц æмæ размæ кæй бырсынц, уый дæ зæрдæмæ нæ цæуы?

– Дæ иуыл бæрзонддзинад, – йæ хъусы йын бадзырдта Хистæр Камергер, – мæнмæ гæсгæ, ацы лæг змæнтджытæн сæ бынæй ласгæтæй у. Йæ рохтыл ын æрхæцын хъæуы.

Уыцы рæстæг салдæттæй иу, æгъдаухалджытæм цæст даргæйæ кæмæй пайда кодтой, уыцы дардмæкæсæн хæтæл Чиполлонемæ фæцарæзта.

Чиполлонейы уæнгтæ фыртæссæй барызтысты.

– Дæ иуыл бæрзонддзинад, – сдзырдта Чиполлоне. – Истыма сын зæгъ, кæннод мæ ’рцахсдзысты.

– Æмæ дын тынг раст бакæндзысты, – фæхъæр ыл кодта Лимон-æлдар. – Хъæугæ дын афтæ кæны.

Уыцы ныхæстæ айхъусгæйæ Хистæр Камергер адæммæ раздæхт æмæ, иууылдæр æй куыд хъусой, афтæ хъæрæй загъта:

– Нæ иузæрдион уарзон адæм, йæ иуыл бæрзонддзинад уын арфæ кæны, афтæ æнувыд ыл кæй стут, уый тыххæй. Кæрæдзийы сæрты кæй хаут, уымæй йын æрхастат стыр æхсызгондзинад. Уæдæ уæхиуыл ма ауæрдут, размæ бырсут!

– Цæмæн сын афтæ дзурыс? – йæ ныхмæ фæлæууыд Чиполлино. – Уæхи уын куы фæбынæй кæной, уæд та?!

Уыцы ныхæстæ айхъусгæйæ æндæр салдат йæ дардмæкæсæн хæтæл Чиполлиномæ фæцарæзта. Лæппу йæ куы ауыдта, уæд лидзынмæ фæци.

Раздæр фæстæгтæ размæ тынг нæ бырстой, фæлæ Хистæр Камергеры тызмæг цæстæнгас куы ауыдтой, уæд сæ тыхтæ æрбамбырд кодтой æмæ пыхс сæ сæрыл ахастой. Чиполлоне фæцудыдта æмæ æнæнхъæлæджы ныллæууыд Лимон-æлдары къахыл. Уый ауынгæйæ салдæттæ иудæсы бæрцæй алырдыгæй æрбагæппытæ кодтой æмæ йыл къуххъадамантæ бакодтой.

– Чиполлино! Чиполлино! Мæ хъæбул! – фæхъæр ма кодта мæгуыр зæронд, салдæттæ йæ куы фæцæйкодтой, уæд.

Фæлæ уыцы рæстæг Чиполлинойæн уым йæ кой дæр нал уыд æмæ, йæ фыд цы уавæры бахауд, уымæн ницы зыдта. Уый хыгъд, уым чи уыд, уыдон зыдтой, цы ’рцыди, уымæй бирæ дзæвгар фылдæр хабæрттæ.

– Сæ цæрæнбон бирæ, афоныл æй æрцахстой. Не ’лдары нын хъамайæ барæхойынмæ хъавыд! – фæхъæр кодта дамдумгæнджытæй иу.

– Ды хъуыддаджы бæлвырддзинадæн ницы зоныс. Фыдгæнæгæн йæ дзыппы сармадзан уыд, – сраст æй кодта иннæ.

– Цытæ дзурыс? – йæ хъуыры абадт æртыккаг. – Сармадзан? Йæ дзыппы? Уымæн уæвæн нæй!

– Топпы гæрæхтæ хъусут? – æрбадзырдæуыд фæстæрдыгæй.

Уыдон топпы гæрæхтæ нæ уыдысты, фæлæ, Æлдар кæй æрбацыд, уый кадæн ракетæты уынæр. Фæлæ адæм уый цæмæй зыдтой æмæ удаистæй фæйнæрдæм лидзынмæ фесты.

Чиполлино ныхъхъæр кæнынмæ хъавыд, йæ фыды дзыппы сармадзан нæ, фæлæ сигарæ кæй ис, фæлæ йæ бамбарæг кæй нæ фæуыдзæн, ууыл куы ахъуыды кодта, уæд ницыуал загъта.

Мæгуыр йæ бон Чиполлинойæн! Цæмæдæр гæсгæ йæм афтæ фæкаст, цыма æвзæр уынын райдыдта. Уæвгæ, æвзæр дæр куыннæ уыдтаид, йæ цæстытæ донæй куы айдзаг сты?!

– Иу цæссыг дæр æрхауынвæнд ма скæнæд,– цæмæй ма скæуа, уый тыххæй йæхи фæхъæддыхгæнгæйæ фæхъæр кодта Чиполлино.

Цæссыгтæ фæтарстысты æмæ, кæм уыдысты, уым æмбæхсынмæ фесты.

* * *

Цыбыр дзырдæй, Чиполлонейы ахæстоны бакодтой: цалынмæ цæра, уæдмæ нæ, фæлæ ма бирæ-бирæ азты дæргъы ахст уыдзæн, куы амæла, уый фæстæ дæр, уымæн æмæ Лимон-æлдары ахæстæтты уыди уæлмæрдтæ дæр.

Чиполлинойы бон баци йæ фыдимæ фембæлын. Кæд ахæм бар райсын æнцон нæ уыд, уæддæр йæ къухы бафтыд. Кæрæдзийæн адджын хъæбыс ныккодтой.

– Мæ мæгуыр фыд! Фыдгæнæджы хуызæн дæ къæрныхтæ æмæ сæркъуыртимæ иу ран дарынц, нæ?..

– Цытæ дзурыс, мæ хъæбул,– дарддæр æй дзурын нал бауагъта фыд, – ам æрмæстдæр сыгъдæгзæрдæ адæм бадынц.

– Уæдæ ахст цæмæн сты? Æвзæрæй цы сарæзтой?

– Æппындæр ницы, мæ хъæбул. Æвзæрæй кæй ницы сарæзтой, ам дæр уый тыххæй бадынц. Лимон-æлдары сыгъдæгзæрдæ адæм нæ хъæуы.

Чиполлино хъуыдыты аныгъуылд.

 Куыд бамбæрстон, афтæмæй ахæстонмæ бахауын кады хъуыддаг у.

– Куыд уыныс, афтæмæй – о. Ахæстæттæ сарæзтой, давгæ æмæ маргæ чи кæны, уыдонæн. Лимон-æлдармæ та бынтон æндæрхуызон у: давджытæ æмæ марджытæ йæ алыфарс сты, ахæстæтты та сыгъдæгзæрдæ адæм бадынц.

– Мæн дæр сыгъдæгзæрдæ адæймаг уæвын фæнды, – загъта Чиполлино, – фæлæ ахæстоны бадгæйæ нæ. Иучысылма бафæраз. Æз уæм фæстæдæр фæзындзынæн æмæ уе ’ппæты дæр суæгъд кæндзынæн!

– Цыма дæхимæ æгæр бирæтæ исыс, афтæ мæм кæсы, – загъта фыд йæ мидбылты бахудгæйæ. – Уый, дæумæ куыд кæсы, афтæ æнцон хъуыддаг нæу.

– Уый фендзынæ. Æз мæ фæнд æнæмæнг сæххæст кæндзынæн.

Уæдмæ хъахъхъæнæг Лимоныхъо фæзынд æмæ бамбарын кодта, сæ фембæлды рæстæг кæй фæци.

– Чиполлино, – загъта фыд сæ фæхицæны размæ, – ды ныр дынджыр дæ æмæ дæ дарддæры цардыл ахъуыды кæн. Дæ мад æмæ де ’фсымæртæм дæ мады ’фсымæр Чиполла кæсдзæн. Ды та дунейыл азил. Бæстæтæ фен æмæ, куыд цæрын хъæуы, ууыл сахуыр уай.

– Куыд хъуамæ сахуыр уон? Чингуытæ мæм куы нæ ис, куы нæ мæм ис, цæмæй сæ балхæнон, уый дæр.

– Ууыл ма мæт кæн. Цард дæ сахуыр кæндзæн. Æрмæст къæрцхъус уæвын хъæуы. Хинæйдзаг æмæ фæлитойтæй дæхи хъахъхъæн. Уæлдай тæссагдæр сты, хицауы бынаты чи ис, уыдон.

– Хорз. Уый фæстæ та цы хъуамæ кусон?

– Рæстæг æрцæудзæн, æмæ бамбардзынæ, дарддæр цы кæнын хъæуы, уый.

 – Æгъгъæд у дзæнгæда цæгъдынæн! – фæхъæр ыл кодта салдат. – Уæ рæстæг ахицæн, зæгъгæ, нæ фехъуыстат? Ды та, сæмпæрчъи, дæхи ардыгæй, цас гæнæн ис, уыйбæрц дарддæр лас, кæннод дæхæдæг дæр ам скуыси уыдзынæ.

Чиполлино салдатыл зарæгæй ахудынмæ хъавыд, фæлæ, цалынмæ, цы сфæнд кодта, уый райдыдтаид, уæдмæ йæ ахæстоны бадын нæ фæндыд.

Йæ фыдæн адджын хъæбыс ныккодта æмæ лидзынмæ фæци.

Дыккаг бон йæ мад æмæ йæ авд æфсымæры йæ мады ’фсымæр Чиполлайы æвджид бакодта, уымæн æмæ уый иуцасдæр хуыздæр цард: кæмдæр хъахъхъæнæгæй куыста.

Йæ дзаумæттæ дзæкъулгонды нывæрдта, лæдзæджы кæрон æй бакодта, йæ мады ’фсымæр, йæ мад æмæ йе ’фсымæртæн хæрзбон загъта æмæ балцы араст. Кæдæм, уый йæхæдæг дæр нæ зыдта, æмæ, æвæццæгæн, уый хуыздæр уыд.

Цалдæр сахаты фæстæ бахæццæ иу чысыл хъæумæ. Ахæм чысыл уыди, æмæ йæ ном телыхъæд нæ, фæлæ кæройнаг хæдзары къулыл фыст дæр нæ уыд. Уæвгæ фыццаг хæдзар хæдзар рахонын зынæй уыд, уымæн æмæ куыдздоны йасæй стырдæр нæ уыд.

Рудзынджы цур бадт бурзачъе зæронд лæг æмæ æнкъардæй уынгмæ каст. Цыма йæ цыдæр сагъæстæ æвдæрзтой, ахæм хуыз ын уыд.

 


 

ГЛАВА ВТОРАЯ

      Как Чиполлино заставил кавалера Помидора
заплакать в первый раз

      — Дяденька, — спросил Чиполлино, — что это вам взбрело в голову забраться в этот ящик? Хотел бы я знать, как вы из него вылезете!

      — О, это довольно легко! — отвечал старичок. — Вот войти гораздо труднее. Я бы с удовольствием пригласил вас к себе, мальчик, и даже угостил бы стаканчиком холодного пива, но здесь вдвоем не поместишься. Да, правду сказать, у меня и пива-то нет.

      — Ничего, — сказал Чиполлино, — я пить не хочу... Так это, значит, ваш дом?

      — Да, — отвечал старик, которого звали кум Тыква. — Домик, правда, тесноват, но когда нет ветра, тут неплохо.

      Надо сказать, что кум Тыква только накануне этого дня закончил постройку своего дома. Чуть ли не с самого детства мечтал он о том, что у него будет когда-нибудь собственный домик, и каждый год покупал по одному кирпичу для будущей постройки.

      Но только, к сожалению, кум Тыква не знал арифметики и должен был время от времени просить сапожника, мастера Виноградинку, посчитать за него кирпичи.

      — Посмотрим, — говорил мастер Виноградинка, почесывая затылок шилом. — Шестью семь-сорок два... девять долой... Словом, всего у тебя семнадцать кирпичей.

      — А как ты думаешь, хватит этого на дом?

      — Я бы сказал, что нет.

      — Как же быть?

      — Это уж твое дело. Не хватает на дом — сложи из кирпичей скамеечку.

      — Да на что же мне скамеечка! Скамеечек и без того в парке много, а когда они заняты, я и постоять могу.

      Мастер Виноградинка молча почесывал шилом сначала за правым ухом, потом за левым и уходил в свою мастерскую.

      А кум Тыква думал-думал и в конце концов решил работать побольше, а есть поменьше. Так он и сделал.

      Теперь ему удавалось покупать по три, по четыре кирпича в год.

      Он стал худым, как спичка, зато груда кирпичей росла.

      Народ говорил:

      "Посмотрите-ка на кума Тыкву! Можно подумать, что он вытаскивает кирпичи из собственного брюха. Каждый раз, как у него прибавляется кирпичик, сам он худеет на килограмм".

      Так шел год за годом. Наконец наступил день, когда кум Тыква почувствовал, что становится стар b не может больше работать. Он снова пошел к мастеру Виноградинке и сказал ему:

      — Будь так добр, посчитай мои кирпичи.

      Мастер Виноградинка, захватив с собой шило, вышел из мастерской, посмотрел на груду кирпичей и начал:

      — Шестью семь-сорок два... девять долой... Словом, всего у тебя теперь сто восемнадцать штук.

      — Хватит на дом?

      — По-моему, нет.

      — Как же быть?

      — Не знаю, право, что тебе сказать... Построй курятник.

      — Да у меня ни одной курицы нет!

      — Ну так посели в курятнике кошку. Знаешь, кошка — зверь полезный. Она мышей ловит.

      — Это-то верно, но ведь кошки у меня тоже нет, а правду сказать, и мыши еще не завелись. Не с чего да и негде...

      — Чего же ты от меня хочешь? — засопел мастер Виноградинка, ожесточенно почесывая затылок шилом. — Сто восемнадцать — это сто восемнадцать, ни больше ни меньше. Так ведь?

      — Тебе виднее — ты арифметике учился.

      Кум Тыква вздохнул разок-другой, но, видя, что от его вздохов кирпичей не прибавляется, решил без лишних слов начать постройку.

      "Я сложу из кирпичей совсем-совсем маленький домик, — думал он, работая. — Мне ведь дворца не нужно, я и сам невелик. А если кирпичей не хватит, пущу в ход бумагу".

      Кум Тыква работал медленно и осторожно, боясь слишком быстро израсходовать все свои драгоценные кирпичи.

      Он клал их один на другой так бережно, будто они были стеклянные. Он-то хорошо знал, чего стоит каждый кирпичик!

      — Вот это, — приговаривал он, взяв один из кирпичей и поглаживая его, словно котенка, — это тот самый кирпич, что я раздобыл десять лет тому назад к рождеству. Я купил его на те деньги, что припас на курицу к празднику. Ну, курятиной я полакомлюсь потом, когда кончу свою постройку, а пока обойдусь без нее.

      Над каждым кирпичом он испускал глубокийпреглубокий вздох. И все же, когда кирпичи кончились, у него осталось в запасе еще очень много вздохов, а домик вышел крохотный, как голубятня.

      "Кабы я был голубем, — думал бедный Тыква, — мне было бы здесь очень, очень уютно!"

      И вот домик был совсем готов.

      Кум Тыква попытался было в него войти, но угодил коленом в потолок и чуть не обрушил все сооружение.

      "Стар я становлюсь и неуклюж. Надо быть поосторожнее!"

      Он стал на колени перед входом и, вздыхая, вполз внутрь на четвереньках. Но тут обнаружились новые затруднения: нельзя встать без того, чтобы не пробить головой крышу; нельзя растянуться па полу, потому что пол слишком короток, а повернуться на бок невозможно из-за тесноты. Но главное, как быть с ногами? Если ты залез в домик, то надо втянуть внутрь и ноги, а то они, чего доброго, промокнут под дождем.

      "Вижу, — подумал кум Тыква, — что мне остается только жить в этом доме сидя".

      Так он и сделал. Он уселся на пол, осторожно переводя дух, и на лице его, показавшемся в окошечке, было выражение самого мрачного отчаяния.

      — Ну, как ты себя чувствуешь, сосед? — полюбопытствовал мастер Виноградинка, высунувшись из окна своей мастерской.

      — Спасибо, недурно!.. — со вздохом ответил кум Тыква.

      — А тебе не узко в плечах?

      — Нет, нет. Ведь я строил дом как раз по своей мерке.

      Мастер Виноградинка почесал, как всегда, шилом затылок и пробормотал что-то непонятное. А между тем со всех сторон собирался народ, чтобы поглазеть на домик кума Тыквы. Примчалась и целая орава мальчишек. Самый маленький вспрыгнул на крышу домика и стал приплясывать, распевая:

Как у Тыквы-старика
В кухне правая рука,
В спальне левая рука.
Если ноги на пороге,
Нос — в окошке чердака!

      — Осторожней, мальчики! — взмолился кум Тыква. — Эдак вы мне дом обрушите — он ведь еще такой молоденький, новенький, ему и двух дней нет!

      Чтобы задобрить ребят, кум Тыква вытащил из кармана горсть красных и зеленых леденцов, которые завалялись у него уж и не знаю с каких времен, и роздал их мальчикам. Те с радостным визгом схватили леденцы и сейчас же передрались между собой, деля добычу.

      С этого дня кум Тыква, как только у него заводилось несколько сольдо, покупал конфеты и клал их на подоконник для ребят, словно хлебные крошки для воробьев.

      Так они и подружились.

      Иной раз Тыква разрешал мальчикам по очереди влезать в домик, а сам зорко поглядывал снаружи, как бы они не наделали беды.

* * *

      Вот обо всем этом кум Тыква и рассказывал юному Чиполлино как раз в ту минуту, когда на краю деревни показалось густое облако пыли. Тотчас же, словно по команде, все окна, двери и ворота стали со стуком и скрипом закрываться. Жена мастера Виноградинки тоже поспешила запереть свою калитку.

      Народ попрятался по домам, словно перед бурей. Даже куры, кошки и собаки и те кинулись искать себе надежное убежище.

      Чиполлино еще не успел расспросить, что такое здесь творится, как облако пыли с треском и грохотом прокатилось по деревне и остановилось у самого домика кума Тыквы.

      В середине облака оказалась карета, которую тянула четверка лошадей. Собственно говоря, это были не совсем лошади, а, скорее, огурцы, потому что в стране, о которой идет речь, все люди и животные были сродни каким-нибудь овощам или фруктам.

      Из кареты, пыхтя и отдуваясь, вылез толстяк, одетый во все зеленое. Его красные, пухлые, надутые щеки, казалось, вот-вот лопнут, как перезрелый помидор.

      Это и был кавалер Помидор, управитель и эконом богатых помещиц — графинь Вишен. Чиполлино сразу понял, что от этой особы нельзя ждать ничего хорошего, если все удирают при первом же ее появлении, и сам счел за лучшее держаться в сторонке.

      Сначала кавалер Помидор не делал никому ничего дурного. Он только смотрел на кума Тыкву. Смотрел долго и пристально, зловеще покачивая головой и не говоря ни слова.

      А бедный кум Тыква рад был в эту минуту провалиться сквозь землю вместе со своим крошечным домиком. Пот ручьями струился у него со лба и попадал в рот, но кум Тыква не осмеливался даже поднять руку, чтобы вытереть лицо, и покорно глотал эти соленые и горькие капли.

      Наконец он закрыл глаза и стал думать так: "Никакого синьора Помидора тут больше нет. Я сижу в своем домике и плыву, как моряк в лодочке, по Тихому океану. Вокруг вода — синяя-синяя, спокойная-спокойная... Как мягко она колышет мою лодочку!.."

      Конечно, никакого моря вокруг не было и в помине, но домик кума Тыквы и в самом деле покачивался то вправо, то влево. Это происходило оттого, что кавалер Помидор ухватился за край крыши обеими руками и стал трясти домик изо всех сил. Крыша ходила ходуном, и аккуратно уложенная черепица разлеталась во все стороны.

      Кум Тыква поневоле открыл глаза, когда синьор Помидор издал такое грозное рычание, что двери и окна в соседних домах закрылись еще плотнее, а тот, кто запер дверь только на один оборот ключа, поспешил повернуть ключ в замочной скважине еще разок или два.

      — Злодей! — кричал синьор Помидор. — Разбойник! Вор! Мятежник! Бунтовщик! Ты построил этот дворец на земле, которая принадлежит графиням Вишням, и собираешься провести остаток своих дней в безделье, нарушая священные права двух бедных престарелых синьор-вдов и круглых сирот. Вот я тебе покажу!

      — Ваша милость, — взмолился кум Тыква, — уверяю вас, что у меня было разрешение на постройку домика! Мне его дал когда-то сам синьор граф Вишня!

      — Граф Вишня умер тридцать лет тому назад — мир его праху! — а теперь земля принадлежит двум благополучно здравствующим графиням. Поэтому убирайся отсюда вон без всяких разговоров! Остальное тебе разъяснит адвокат... Эй, Горошек, где вы тут? Живо! *

      Синьор Зеленый Горошек, деревенский адвокат, очевидно, был наготове, потому что немедленно выскочил откуда-то, словно горошинка из стручка. Каждый раз, когда Помидор являлся в деревню, он звал этого расторопного малого, чтобы тот подтвердил его распоряжения подходящими статьями закона.

      — Я здесь, ваша милость, к вашим услугам... — пролепетал синьор Горошек, низко кланяясь и зеленея от страха.

      Но он был такой маленький и юркий, что его поклона никто и не заметил. Боясь показаться недостаточно вежливым, синьор Горошек подпрыгнул повыше и задрыгал ногами в воздухе.

      — Эй, как вас там, скажите-ка этому бездельнику Тыкве, что, по законам королевства, он должен немедленно убираться отсюда прочь. И объявите всем здешним жителям, что графини Вишни намерены посадить в эту конуру самую злую собаку, для того чтобы стеречь графские владения от мальчишек, которые с некоторого времени стали вести себя крайне непочтительно.

      — Да-да, действительно непочтительно... то есть... — бормотал Горошек, еще пуще зеленея от страха. — То есть недействительно почтительно!

      — Что там — "действительно" или "недействительно"! Адвокат вы или нет?

      — О да, ваша милость, специалист по гражданскому, уголовному, а также и каноническому праву. Окончил университет в Саламанке. С дипломом и званием...

      — Ну, ежели с дипломом и званием, так, стало быть, вы подтвердите, что я прав. А затем можете убираться восвояси.

      — Да-да, синьор кавалер, как вам будет угодно!.. — И синьор адвокат, не заставляя себя просить дважды, ускользнул прочь быстро и незаметно, как мышиный хвост.

      — Ну что, ты слышал, что сказал адвокат? — спросил Помидор кума Тыкву.

      — Да ведь он ровно ничего не сказал! — послышался чей-то голос.

      — Как? Ты осмеливаешься еще спорить со мною, несчастный?

      — Ваша милость, я и рта не открывал... — пролепетал кум Тыква.

      — А кто же, если не ты? — И кавалер Помидор с угрожающим видом осмотрелся вокруг.

      — Мошенник! Плут! — снова послышался тот же голос.

      — Кто это говорит? Кто? Наверно, этот старый мятежник, мастер Виноградинка! — решил кавалер Помидор. Он подошел к мастерской сапожника и, ударив дубинкой в дверь, прорычал: — Я прекрасно знаю, мастер Виноградинка, что в вашей мастерской зачастую произносятся дерзкие, мятежные речи против меня и благородных графинь Вишен! Вы не питаете никакого почтения к этим престарелым знатным синьорам — вдовам и круглым сиротам. Но погодите: придет и ваш черед. Посмотрим, кто будет смеяться последним!

      — А еще раньше придет твой черед, синьор Помидор! Ох, лопнешь ты скоро, непременно лопнешь!

      Слова эти произнес не кто иной, как Чиполлино. Засунув руки в карманы, он так спокойно и уверенно подошел к грозному кавалеру Помидору, что тому и в голову не пришло, что правду в глаза осмелился ему высказать этот жалкий мальчуган, этот маленький бродяга.

      — А ты откуда взялся? Почему не на работе?

      — Я еще не работаю, — ответил Чиполлино. — Я пока только учусь.

      — А что ты изучаешь? Где твои книги?

      — Я изучаю мошенников, ваша милость. Как раз сейчас передо мной стоит один из них, и я ни за что не упущу случая изучить его как следует.

      — Ах, ты изучаешь мошенников? Это любопытно. Впрочем, в этой деревне все мошенники. Если ты нашел нового, покажика мне его.

      — С удовольствием, ваша милость, — ответил Чиполлино, лукаво подмигнув.

      Тут он поглубже засунул руку в левый карман и вытащил оттуда маленькое зеркальце, которым он обычно пускал солнечных зайчиков. Подойдя совсем близко к синьору Помидору, Чиполлино повертел зеркальцем перед самым его носом:

      — Вот он, этот мошенник, ваша милость. Если вам угодно, посмотрите-ка на него хорошенько. Узнаете?

      Кавалер Помидор не удержался от искушения и одним глазом посмотрел в зеркальце. Неизвестно, что он надеялся там увидеть, но, конечно, увидел только свою собственную красную, как огонь, физиономию со злыми маленькими глазками и широким ртом, похожим на прорезь копилки.

      Тут-то синьор Помидор наконец понял, что Чиполлино попросту издевается над ним. Ну и взбесился же он! Весь побагровев, он вцепился обеими руками Чиполлино в волосы.

      — Ой-ой-ой! — закричал Чиполлино, не теряя присущей ему веселости. — Ах, как силен этот мошенник, которого вы увидели в моем зеркальце! Уверяю вас, он один стоит целой шайки разбойников!

      — Я покажу тебе, плут!.. — заорал кавалер Помидор и так сильно дернул Чиполлино за волосы, что одна прядь осталась у него в руках.

      Но тут случилось то, что и должно было случиться.

      Вырвав у Чиполлино прядь луковых волос, грозный кавалер Помидор вдруг почувствовал едкую горечь в глазах и в носу. Он чихнул разок-другой, а потом слезы брызнули у него из глаз, как фонтан. Даже как два фонтана. Струйки, ручьи, реки слез текли по обеим его щекам так обильно, что залили всю улицу, словно по ней прошелся дворник со шлангом.

      "Этого еще со мной никогда не бывало!" — думал перепуганный синьор Помидор.

      К в самом деле, он был такой бессердечный и жестокий человек (если только можно назвать помидор человеком), что никогда не плакал, а так как он был к тому же богат, ему ни разу в жизни не приходилось самому чистить лук. То, что с ним произошло, так напугало его, что он вскочил в карету, хлестнул лошадей и умчался прочь. Однако, удирая, обернулся и прокричал:

      — Эй, Тыква, смотри же, я тебя предупредил!.. А ты, подлый мальчишка, оборванец, дорого заплатишь мне за эти слезы!

      Чиполлино покатывался со смеху, а кум Тыква только утирал пот со лба.

      Двери и окна начали понемножку открываться во всех домах, кроме дома, в котором жил синьор Горошек.

      Мастер Виноградинка распахнул настежь свою калитку и выскочил на улицу, ожесточенно почесывая затылок шилом.

      — Клянусь всей дратвой в мире, — воскликнул он, — наконец-то нашелся парнишка, который заставил плакать кавалера Помидора!.. Откуда ты взялся мальчик?

      И Чиполлино рассказал мастеру Виноградинке и его соседям свою историю, которую вы уже знаете.

 

 

ДЫККАГ СÆР

 Чиполлино фыццаг хатт Помидоры
куыд скæуын кодта

– Нæ фыды хай, ацы асыкмæ бахизын дæ зæрды куыд æрæфтыд? – бафарста Чиполлино. – Стæй ма дзы фæстæмæ та куыд рахиздзынæ?

– Уымæй æнцондæр та цы ис?! – фарстæн фарстæй дзуапп радта зæронд. – Зын ардæм æрбахизын уыд. Нæ дыууæйы фаг бынат дзы нæй, æндæр дæ æрбахонин æмæ дын иу уазал бæгæныйы агуывзæ дæ къухы фæсадзин. Æргом куы дзурæм, уæд мæм бæгæны уæвгæ дæр нæй.

– Дæхи ма тыхсын кæн, – загъта Чиполлино, – мæнмæ нуазын нæ цæуы... Уæдæ, зæгъыс, уый дæ хæдзар у, нæ?

– О,  – дзуапп радта, йæ ном Куысыфтæг кæмæн хуынди, уыцы зæронд лæг. – Мæ хæдзар кæд къуындæггомау у, уæддæр æвзæр нæу, уæлдайдæр, дымгæ куы нæ фæкæны, уæд.

Зæгъын хъæуы уый, æмæ Куысыфтæг йæ хæдзар уымæй иу бон раздæр арæзт кæй фæци. Бынтон саби ма куы уыди, уæдæй фæстæмæ бæллыди, йæхи хæдзар ын куы уыдаид, уымæ, æмæ алы аз дæр йæ фидæны арæзтадæн æлхæдта иу агуыридур.

Фæлæ, хъыгагæн, Куысыфтæг нымайын нæ зыдта æмæ-иу рæстæгæй-рæстæгмæ цырыхъгæнæг Сæнæфсирмæ æххуысмæ фæдзырдта, æмæ та-иу ын сæ уый банымадта.

– Æркæсæм та сæм уæдæ, – загъта-иу Сæнæфсир йæ къæбут туасæй аныхгæйæ. – Æхсæз хатты авд – цыппор дыууæ... Уыдонæй фараст куы аппарæм, уæд ма нæм баззайдзæн... æвддæс агуыридуры.

– Цымæ уыдон хæдзар саразыны фаг уыдзысты?

– Æз куыд хъуыды кæнын, афтæмæй – нæ.

– Уæдæ цы чындæуа?

– Ууыл та ды ахъуыды кæ. Хæдзары фаг кæм не сты, уым дзы æз даргъ бандон саразин.

– Æмæ даргъ бандонæй мæ сæр хойын? Даргъ бандæттæ парчы – бирæ. Бынат дзы куы нæ уа, уæд æз лæууынмæ дæр нæ базивæг кæндзынæн.

Ахæм заман-иу Сæнæфсир йæ туасæй раздæр йæ рахиз фæсхъус аныхта, уый фæстæ та – йæ галиу æмæ-иу йе ’рмадзмæ ацыди.

Куысыфтæг-иу хъуыдыты аныгъуылд æмæ-иу æппынфæстаг æрцыд ахæм уынаффæмæ: «Ардыгæй фæстæмæ кусгæ фылдæр кæндзынæн, хæргæ та – къаддæр, кæд æппынфæстаг хæдзары фаг бакусын мæ къухы бафтид». Æмæ кæнын дæр афтæ райдыдта.

Ныр алы аз дæр йæ бон æлхæнын уыд æртæ-цыппар агуыридуры.

Царм æмæ дзы стджытæ йеддæмæ ницыуал баззад, фæлæ уый хыгъд æфтыд йæ агуыридурты нымæцыд.

Адæм æмдзыхæй дзырдтой: «Кæсут-ма Куысыфтæгмæ! Цыма агуыридуртæ йæ хуылфæй исы, уый хуызæн дзы тъанг дæр нал баззади. Йæ агуыридурты нымæцыл иу куы бафты, уæд килæ рогдæр фæвæййы».

Афтæ афæдз афæдзы фæстæ згъордта. Æппынфæстаг ахæм рæстæг ралæууыд, Куысыфтæджы бон кусын куынæуал уыд: базæронд æмæ йæ къух ницæмæуал тасыд. Ногæй та цырыхъгæнæгмæ бацыд æмæ йын загъта:

– Дæ хорзæхæй, мæ агуыридуртæ-ма мын иу хатт банымай.

Сæнæфсир йæ туас фелвæста, йæ æрмадзæй рацыд æмæ агуыридуртыл йæ цæст ахæсгæйæ загъта:

– Æхсæз хатты авд – цыппор дыууæ. Уыдонæй фараст куы аппарæм... Иу ныхасæй, дæумæ ныртæккæ æдæппæт ис сæдæ æстдæс агуыридуры.

– Хæдзары фаг сты?

– Мæнмæ гæсгæ, не сты.

– Уæдæ цы чындæуа?

– Уæллæй, нæ зонын, цы дын зæгъон. Æз дзы кæркдон саразин.

– Иу карк дæр мæм куы нæ ис, уæд кæркдонæй цы кæнын?

– Гæдыйы дзы бакæндзынæ. Гæды пайдахæссæг цæрæгой у: мыстытæ ахсы.

– Уымæй раст зæгъыс, фæлæ мæнмæ гæды дæр нæй, стæй, æргом куы дзурæм, уæд мæм мыстытæ дæр нæма фæзынд. Куы ницы мæм ис, уæд мæм цæмæ цæуой, стæй кæм хъуамæ æрцæрой?

– Уæдæ мæнæй цы домыс? – бахъуыр-хъуыр кодта Сæнæфсир, æмæ та йæ къæбут йæ туасæй аныхта. – Дæ агуыридуртæ дæлæмæ дæр æмæ уæлæмæ дæр сты сæдæ æстдæс. Фылдæр дæр не сты æмæ къаддæр дæр. Раст нæ зæгъын?

– Уый ды зоныс. Арифметикæ ды ахуыр кодтай.

Куысыфтæг цалдæр хатты арф ныуулæфыд, фæлæ улæфтытæй йæ агуыридурты нымæцыл нæ бафтдзæн, уый куы бамбæрста, уæд хæдзар аразынмæ бавнæлдта.

«Мæ агуыридуртæй бынтон гыццыл хæдзар сараздзынæн, – хъуыдытæ кодта йæхинымæр, – мæхæдæг дæр сæ дынджыртæй куы нæ дæн, мыййаг. Дуртæ мын куы нæ сфаг уа, уæд гæххæтмæ бавналдзынæн».

Куысыфтæг куыста сындæг æмæ арæхстгай: йæ дуртæ тагъд куы фæуой, уымæй тарст. Цыма авгæй конд уыдысты, уый хуызæн сæ кæрæдзийы сæрыл æвæрдта тæрсгæризгæйæ. Куыд зынæй йæ къухы бафтыдысты, уый дзы рох нæ уыд, æмæ сын сæттынæй тарст.

– Мæнæ ай, – цыма йæ уæлхъус исчи уыд, уый хуызæн-иу загъта Куысыфтæг æмæ-иу дур, цыма гæдыйы лæппын уыд, уый хуызæн йæ армытъæпæнæй æрсæрфта, – дæс азы размæ самал кодтон, бæрæгбонмæ цы ’хцатæ фембырд кодтон, уыдонæй йæ балхæдтон. Карчы фыдæй, мæ хæдзар арæзт куы фæуа, уæд мæхи бафсаддзынæн. Ныртæккæ сæйрагдæр арæзтад у.

Алы агуыридур сисгæйæ дæр-иу æнæмæнг арф ныуулæфыди. Йæ хæдзар æцæгæйдæр рауад тынг гыццыл. Кæркдонмæ дæр ма бакæс æмæ уымæ дæр. «Карк куы уаин, – хъуыды кодта мæгуыр Куысыфтæг, – уæд мын къуындæг бæргæ нæ уаид».

Æппынфæстаг хæдзар сцæттæ.

Куысыфтæг мидæмæ бацæуынмæ хъавыд, фæлæ йæ уæраджысæр царыл сæмбæлд æмæ, чысыл ма бахъæуа, хæдзар ма ныккæла.

«Ныззæронд дæн æмæ гуымиры змæлдтытæ кæнын. Арæхстгайдæр архайын хъæуы!»

Къæсæргæрон йæ зонгуытыл æрлæууыд æмæ тыхтæ-амæлттæй йæ цыппæртыл мидæмæ бабырыд. Фæлæ йæ размæ февзæрд ног цæлхдуртæ. Йæ къæхтыл слæууынмæ хъавыд, фæлæ афтæ бакæнгæйæ йæ сæрæй цар стонын хъуыд. Æрхуыссыдаид æмæ йæ къæхтæ адаргъ кодтаид, фæлæ уый дæр йæ бон нæ уыд, уымæн æмæ фæзуат нæ амыдта. Уæдæ дзы йæ фарсыл æрхуыссæн дæр нæ уыд. Уæлдай стырдæр сагъæсы йæ бафтыдтой къæхтæ. Цы сæ хъуамæ фæкодтаид? Иугæр хæдзары фæмидæг дæ, уæд хъуамæ къæхтæ дæр мидæгæй уой, кæннод, мыййаг, къæвда куы рауара, уæд ныххуылыдз уыдзысты.

«Куыд уынын, афтæмæй мæ, – ахъуыды кодта Куысыфтæг, – ацы хæдзары бадгæйæ цæрын бахъæудзæн».

Æмæ дзы æцæгæйдæр бадгæйæ цæрын райдыдта. Зæххыл сбадти, арф ныуулæфыд æмæ сагъæсхуызæй рудзынгæй касти.

– Дæхи куыд æнкъарыс, мæ сыхаг? – йе ’рмадзы рудзынгæй ракæсгæйæ йæ бафарста цырыхъгæнæг.

– Бузныг. Хуыцауæн табу, ницæмæй хъаст кæнын, – арф ныуулæфгæйæ дзуапп радта Куысыфтæг.

– Къуындæг дын нæу?

– Нæу. Мæ хæдзар мæ асмæ гæсгæ арæзтон.

Цырыхъгæнæг, æдзухдæр-иу куыд кодта, афтæ туасæй йæ бæрзæй аныхта æмæ йæ фындзы бын цыдæртæ бахъуыр-хъуыр кодта. Ныр адæм хæдзар уынынмæ цыдысты æмæ цыдысты. Кæцæйдæр фæзындысты гыццыл лæппутæ æмæ бæстæ сæ сæрыл систой. Сæ тæккæ къаддæр хæдзары сæрмæ сгæпп кодта æмæ кафгæйæ базарыд:

Куысыфтæджы галиу къух
Цæлгæнæны ис æдзух.
Сынтæгыл та – иннæ къух,
Къæхтæ – уынджы, хъармæй – цух.
Хæдзары сæр ис йæ фындз...
Сыхæгтæ йыл дис кæнынц.

– Æгæр нæ, лæппутæ! – сдзырдта лæгъстæхуызæй Куысыфтæг. – Кæннод мæ хæдзар ныккæлдзæн. Нырма хæрзæрыгон у æмæ йын тæрсгæ кæнын. Дыууæ боны йеддæмæ кæуыл нæма фæцæуы, уый лæмæгъ вæййы æмæ йæ хъахъхъæнын хъæуы.

Цæмæй сывæллæтты зæрдæ фæ-фæлмæн уа, уый тыххæй Куысыфтæг, раджы кæддæр кæй балхæдта, уыцы сырх æмæ кæрдæгхуызцъæх лыстæг къафеттæ йæ дзыппæй фелвæста æмæ сæ лæппутыл айуæрста. Уыдон сæ кæрæдзийы къухтæй къахгæйæ хъæбысæй хæцыныл фесты.

Уыцы бонæй фæстæмæ-иу Куысыфтæгмæ куыддæр уæлдай капекк фæзынд, афтæ-иу дзы къафеттæ балхæдта æмæ-иу сæ сырддонцъиутæн дзулы муртæ æвæрæгау дæлрудзынгыл ныууагъта, æмæ-иу сæ лæппутæ ауыгътой.

Афтæ райдыдта сæ хæлардзинад.

Хаттæй-хатт-иу сæ йæ хæдзармæ дæр бауагъта. Æрмæст – радыгай: иуæй фылдæрæн дзы бынат нæ уыд. Цæмæй мацы фыдуаг ми ракæной, уый тыххæй-иу сæм Куысыфтæг йæ хъус дардта.

* * *

Æппæт уыцы хабæрттæ Куысыфтæг Чиполлинойæн дзырдта, хъæугæрон рыджы къуыбылой куы фæзынд, уыцы рæстæг. Адæм, цыма сын исчи бардзырд радта æмæ уый æххæст кодтой, уыйау иууылдæр сæ дуæрттæ æмæ рудзгуытæ æхгæнынмæ фесты. Сæнæфсиры бинойнаг дæр сæ кулдуар æхгæнынмæ фæци.

Цыма тымыгъæй фæтарстысты, уый хуызæн иууылдæр сæ хæдзæртты амбæхстысты. Суанг ма кæрчытæ, гæдытæ æмæ куыйтæ дæр сæхицæн æдас бынæттæ бацагуырдтой.

Чиполлинойы, ам цытæ цæуы, зæгъгæ, бафæрсыны бон дæр нал фæци. Рыджы къуыбылой æнахуыр уынæргæнгæ хъæуыл йæхи рауагъта æмæ Куысыфтæджы тæккæ дуармæ æрлæууыд.

Рыджы къуыбылойы астæу разынд, цыппар бæхы ифтыгъд кæм уыд, ахæм къарет. Уæвгæ уыдон бынтон бæхтæ нæ уыдысты: зæрдыл лæууын кодтой джитъритæ, уымæн æмæ, мах цы бæстæйы кой кæнæм, уым адæм æмæ цæрæгойтæ уыдысты алыхуызон халсартæ æмæ дыргъты хуызæн.

Къаретæй тыхулæфтгæнгæ рахызт тыппыртæ лæг. Йæ дзаумæттæ иууылдæр уыдысты кæрдæгхуызцъæх. Йæ сырх-сырхид рустæ уыдысты тынг тыппыр. Адæймагмæ афтæ каст, цыма ныртæккæ рæгъæд помидоры хуызæн нытътъæпп ласдзысты.

Уый уыдис йæ иуыл бæрзонддзинад Помидор  – хъæздыг сылгоймæгтæ  Балты зæххыты разамонæг æмæ эконом. Чиполлино уайтагъддæр бамбæрста, ацы лæгмæ хорзмæ æнхъæлмæгæсгæ кæй нæу, уый: адæм дзы æмбæхсынмæ хуымæтæджы нæ фесты. Æмæ дзы уымæн дæр йæхи хъахъхъæнын кæй хъæуы.

Раздæр Помидор æвзæрæй никæмæн ницы кодта. Æрмæстдæр Куысыфтæгмæ æдзынæг каст. Бирæ йæм фæкасти æмæ йæ сæр æнæдзургæйæ дыууæрдæм мæсты тылд кодта.

Мæгуыр Куысыфтæг уыцы уысм йæ хæдзаримæ зæххы скъуыды куы ныххаудаид, уый дæр æй фæндыд. Адæргæй йæ хид йæ ныхæй калд æмæ-иу хиды æртæхтæ йæ дзыхмæ дæр бакалдысты, фæлæ Куысыфтæг йæ къухæй йæ хид асæрфын дæр нæ уæндыд æмæ цæхджын æртæхтæ æнæбары ныхъуырдта.

Æппынфæстаг йæ цæстытæ сæхгæдта æмæ йæхинымæр афтæ хъуыды кæнын райдыдта: «Помидорæн ам йæ кой-йæ хъæр дæр нал и. Æз мæ хæдзары бадын æмæ денджызоны хуызæн мæ бæлæгъы ленк кæнын Сабыр океаны. Мæ алыфарс – цъæхцъæхид дон, бæстæ у сабыр, иу уылæныл дæр цæст нæ хæцы... Хаттæйхатт уадымс æрбакæны æмæ мæ бæлæгъ узæгау базмæлы...»

Кæй зæгъын æй хъæуы, йæ алыфарс денджызæн йæ кой дæр нæ уыд, фæлæ Куысыфтæджы хæдзар æцæгæйдæр змæлыди. Помидор хæдзары сæры иу кæроныл йæ дыууæ къухæй ныххæцыд æмæ йæ йæ тых-йæ бонæй уыгъта. Хæдзары сæр сдыууæрдæм. Йе ’мбæрзæн дуртæ зæхмæ калдысты æмæ тæгæлтæ хаудысты.

Помидор ахæм богъ ныккодта, æмæ сыхаг хæдзæртты хицæуттæ сæ дуæрттæ фидардæр æхгæнынмæ фесты. Гуыдыры дæгъæл иу хатт йеддæмæ чи нæ фæзылдта, уыдон сæ дыгай-æртыгай хæттыты зилынмæ фесты. Куысыфтæгæн дæр ма йæ цæстытæ æнæбайгомгæнгæ кæм уыди.

– Фыдгæнæг! – ныхъхъæр кодта Помидор. – Абырæг! Къæрных! Змæнтæг! Ацы галуан сарæзтай æхсинтæ – Балты зæххыл æмæ дæ фæстаг азтæ æнцад бадгæйæ арвитынмæ хъавыс?! Чи дын радта зæронд æхсинты, мадæй, фыдæй сидзæр чи у, уыцы идæдзты зæххæн дæхи хицау скæныны бар? Фæлæуу, æз дын, цы хъæуа, уый бакæндзынæн!

– Дæ иуыл бæрзонддзинад, – лæгъстæ кæнынмæ фæци Куысыфтæг, – ард дын хæрын, æз ам хæдзар саразыны тыххæй бар кæй райстон, уый тыххæй. Уыцы бар мын кæддæр граф йæхæдæг радта.

– Граф Бал – рухсаг уæд! – дæс æмæ ссæдз азы размæ амард . Ныр уыцы зæххытæ сты, ныртæккæ цардæгас чи у, уыцы дыууæ æхсины. Уымæ гæсгæ бацархай, цæмæй ам дæ дымгæ дæр мауал уа, ууыл. Иннæ хабæрттæ дын æвдакат бамбарын кæндзæн. Хохаг Хъæдур, кæм дæ? Тагъд ардæм!

Хохаг Хъæдур, хъæууон æвдакат, æвæццæгæн, уыцы ныхæстæ фехъусынмæ йæхи цæттæйæ дардта æмæ, хъæдуры гага йæ кæрддзæмæй куыд фесхъиуа, уыйау кæцæйдæр ратахт æмæ Помидоры цур алæууыд. Помидор-иу хъæуы куы фæзынд, уæд-иу алы хатт дæр фæдзырдта ацы цæрдæг лæппумæ æмæ, цы уынаффæтæ рахаста, уыдон-иу бафидар кодта хъæугæ статьятæй.

– Æз дæ цуры дæн, дæ иуыл бæрзонддзинад, ме ’ххуыс дæ кæм хъæуы, уым мыл дæ зæрдæ дар, – æмæ йын йæ сæрæй ныллæг акуывта.

Фæлæ уый афтæ гыццыл уыди æмæ йын йæ сæрæй акуывд ничи бафиппайдта. Йæ уæздандзинад тынгдæр равдисыны тыххæй Хохаг Хъæдур хæрдмæ сгæпп кодта æмæ йæ къæхтæ уæлдæфы батылдта.

– Дæ ном цы хуыйны, уый мæ ферох и, фæлæ-ма ацы магусайæн бамбарын кæн, къаролы закъонтæм гæсгæ йæ ардыгæй – цас тагъддæр, уыйас хуыздæр – йæ гуырыконд айсын кæй хъæуы. Стæй амы æппæт цæрджытæн дæр фехъусын кæн, æхсинтæ Балтæ ацы куыдздоны æппæты хъыхъхъагдæр куыдзы кæй дардзысты, цæмæй къулбадæг лæппутæ æхсинты зæххытæм хæстæг мауал цæуой.

– О, о, æцæгæйдæр сæ рохтæ æгæр суагътой, – тæрсгæ-ризгæйæ сдзырдта Хохаг Хъæдур, фыртæссæй, цы цъæх уыд, уымæй ноджы фæцъæхдæр уæвгæйæ.

– Æвдакат дæ æви цы ныттæстытæ дæ! Цы зæгъынмæ хъавыс, уый-ма бæлвырддæр бамбарын кæн.

– О, о, æвдакат дæн. Университет каст фæдæн Саламанкейы. Диплом дæр мæм ис...

– Кæд дæм диплом дæр ис, уæд, æз цы дзурын, уый хъуамæ æнæмæнг растыл банымайай. Стæй уый фæстæ дæ бон у, æмæ ардыгæй ахъуытты уай.

– О, о, синьор кавалер, ды куыддæриддæр зæгъай, афтæ бакæндзынæн!.. – Æвдакатмæ дыккаг хатт дзурын нал бахъуыд, мысты къæдзилау æнæуынæрæй æваст фæцыдæр.

– Фехъуыстай, æвдакат цы загъта, уый? – бафарста Помидор Куысыфтæджы.

– Æвдакат, зæгъæн ис, æмæ æппындæр ницы загъта! – райхъуысти кæйдæр хъæлæс.

– Цы, дам? Мæ ныхмæ æрлæууынмæ хъавыс, æнамонд цъиу?

– Мæ дзыхæй иу ныхас дæр не схауд... – тарстхуызæй загъта Куысыфтæг.

– Дæуы йеддæмæ чи хъуамæ уыдаид? – æмæ кавалер Помидор йæ алыфарс акæстытæ кодта.

– Цæстфæлдахæг! Фæлитой! – ногæй та райхъуыст æрдæбоны хъæлæс.

– Чи дзуры? Æвæццæгæн та уыцы зæронд змæнтæг Сæнæфсир у! – загъта кавалер Помидор æмæ цырыхъгæнæджы æрмадзмæ бацыд. Лæдзæгæй дуар ныххойгæйæ фæтъæлланг ласта:

– Дæуæн дæ хæдзары мæн æмæ дыууæ Балы ныхмæ цы ныхæстæ фæкæнынц, уый мын зындгонд у. Уыцы дыууæ æхсины æппындæр ницæуыл нымайут. Идæдзтæ кæй сты, стæй бынтон сидзæртæ, уый дæр уæм нæ хъары. Фæлæуу, дæ рæстæг ралæудзæн. Чи кæуыл худдзæн, уый фæстæдæр рабæрæг уыдзæн.

– Дæ рæстæг ноджы раздæр ралæудзæн, синьор Помидор! Тагъд рæстæджы фæйнæрдæм кæй нытътъæпп кæндзынæ, уый дæ рох ма уæд!

Уыцы ныхæстæ кæд æмæ загъта Чиполлино. Уый, йæ къухтæ йæ дзыппыты тъыст, афтæмæй ныфсджынæй бацыд тызмæг Помидоры цурмæ. Помидорæн йæ фæсонæрхæджы дæр нæ уыд, рæстдзинад зæгъын ын комкоммæ ахæм дзæгъæлхæтæг гыццыл лæппу бауæнддзæн, уый.

– Ды та ардæм кæцæй æрбафтыдтæ? Стæй кусгæ та цæуыннæ кæныс?

– Æз кусын нæма райдыдтон, – дзуапп радта Чиполлино. – Нырма ахуыр кæнын.

– Цы ахуыр кæныс? Чингуытæ дæр дæм куы нæ ис.

– Æз ахуыр кæнын цæстфæлдахджыты фæдфæливæн митæ, дæ иуыл бæрзонддзинад. Ныртæккæ дзы иу мæ цуры лæууы æмæ уыцы уавæрæй фæпайда кæнынмæ хъавын. Хъуамæ йын йе ’ппæт миниуджытæ дæр раиртасон.

– Бамбæрстон дæ. Цæстфæлдахджыты ахуыр кæныс, нæ? Уый тынг цымыдисаг хъуыддаг у. Уæвгæ ацы хъæуы цæрджытæ иууылдæр цæстфæлдахджытæ сты. Кæд дзы ды ног ссардтай, уæд-ма йæ мæнæн дæр фенын кæн.

– Табуафси, дæ иуыл бæрзонддзинад, – загъта Чиполлино æмæ йæ цæст хин ныкъуылд æркодта.

Йæ галиу дзыппы йæ къух арфдæр ауагъта æмæ дзы, хуры тынтæй-иу кæй фæрцы хъазыд, уыцы гыццыл кæсæн систа. Помидормæ хæстæг бацыд æмæ йын, йæ фындзы тæккæ бынмæ кæсæн бадаргæйæ, загъта:

– Мæнæ дын уыцы цæстфæлдахæг. Кæд дæ йæ фенын фæнды, уæд æм, табуафси, бакæс. Базыдтай йæ?

– Кавалер Помидорыл йæ цымыдисдзинад фæуæлахиз æмæ кæсæнмæ бакаст. Хуыцау йæ зонæг, цы дзы фенынмæ хъавыд, фæлæ йæм дзы разынд æрмæстдæр йæ сырх-сырхид цæсгом йæ гыццыл цæстытæ æмæ йæ лакъамийы йас дынджыр дзыхимæ.

Помидор нырма ныр бамбæрста, Чиполлино дзы хынджылæг кæй кæны, уый æмæ фырмæстæй цæхæртæ акалдта. Йæ цæсгом сырххъулон афæлдæхт. Чиполлинойы сæры хъуынтыл дыууæ къухæй ныззæгæл.

– Уауу-уауу-уауу! – йæ мидбылты худгæйæ ныхъхъæр кодта Чиполлино. – Мæнæ цы тыхджын у, кæсæны цы цæстфæлдахæг федта, уый! Ард уын хæрын, цæстфæлдахджыты æнæхъæн æфсадыл дæр фæуæлахиз уыдзæн.

– Æз дын фенын кæндзынæн, хæйрæджыты фæтдзæгъдæн! – фæхъæр кодта Помидор. Йæ сæрыхъуынтыл ын афтæ тынг схæцыд, æмæ дзы æнæхъæн бындзыг йæ иу къухы аззад.

Ацы ран æрцыд, æнæрцæугæ кæмæн нæ уыд, ахæм хъуыддаг.

Хъæдындзæй конд дзыккуты бындзыгæй ахæм тæф скалд, æмæ Помидоры фындзыхуынчъытæ æмæ цæстыты фæмидæг. Фæд-фæдыл цалдæр хатты æрыхснырста, стæй йæ цæстытæ цыхцырæг фестадысты. Иу цыхцырæг нæ, фæлæ дыууæ цыхцырæджы. Йæ цæстытæй уыйбæрц дон калд, æмæ уынджы азмæлæн нал уыд.

«Ахæм уавæры никуыма бахаудтæн!» – тарстхуызæй йæхинымæр сдзырдта Помидор.

Помидор ахæм хъæбæрзæрдæ æмæ тызмæг адæймаг – кæд помидоры адæймаг рахонæн ис, уæд – уыдис, æмæ дзы йæ дунейыл цæссыг никуы ’рхауд, стæй афтæ хъæздыг уыд, æмæ йæхи хъæдындз сыгъдæг кæныны сæр никуы бахъуыд. Цы ’рцыд, уымæй афтæ тынг фæтарст, æмæ лидзынмæ фæци. Йæ къаретмæ багæпп кодта, бæхтыл ехсæй ралæууыд æмæ цæсты фæныкъуылдмæ фæтар. Æрмæст ма йæ къухы зæгъын бафтыд:

– Мæ ныхæстæ дæ ма ферох уæнт, Куысыфтæг!.. Дæуæн та, æнаккаг дзæгъæлхæтæг лæппу, ацы цæстысыгтæ нæ батайдзысты!

Чиполлино фырхудæгæй артæндихтæ кодта, Куысыфтæг та йæ ныхы хид сæрфта æмæ сæрфта. Адæм сæ дуæрттæ æмæ рудзгуытæ радыгай гом кæнын райдыдтой, æрмæст ма Хохаг Хъæдуры хæдзары дуæрттæ æмæ рудзгуытæ æхгæдæй лæууыдысты.

Цырыхъгæнæг Сæнæфсир йæ кулдуар уæрæх байтыгъта æмæ йæ туасæй йæ бæрзæй ныхгæ уынгмæ рауайгæйæ сдзырдта:

– Дунейы цыдæриддæр бæхсныгæй ис, уыдоны номæй уын ард хæрын, агургæ æмæ æнæаргæ лæппу нæм кæй фæзынди. Ныронг Помидоры никуыма ничи скæуын кодта. Кæцæй нæм фæзындтæ, лæппу?

Æмæ Чиполлино цырыхъгæнæг æмæ йæ сыхæгтæн радзырдта йæ царды хабæрттæ. Сымах сæ иууылдæр зонут.


 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

      в которой рассказывается о профессоре Груше, о Луке
Порее и о Тысяченожках

      С этого самого дня Чиполлино начал работать в мастерской Виноградинки и скоро достиг больших успехов в сапожном деле: натирал воском дратву, подбивал подметки, ставил набойки, снимал мерку с ног заказчиков и при этом не переставал шутить.

      Мастер Виноградинка был доволен им, и дела у них шли отлично не только потому, что они усердно работали, но и потому, что многие заходили в мастерскую, чтобы посмотреть на смелого мальчишку, которыми заставил плакать самого кавалера Помидора. За короткое время Чиполлино приобрел много новых знакомых.

      Первым пришел профессор Груша, учитель музыки, со скрипкой под мышкой. За ним влетело целое облако мух и ос, потому что скрипка профессора Груши была сделана из половинки ароматной, сочной груши, а мухи, как известно, большие охотницы до всего сладкого.

      Очень часто, когда профессор Груша давал концерт, слушатели кричали ему из зала:

      — Профессор, обратите внимание — на вашей скрипке сидит большая муха! Вы из-за нее фальшивите!

      Тут профессор прерывал игру и гонялся за мухой до тех пор, пока ему не удавалось прихлопнуть ее смычком.

      А иногда в его скрипку залезал червяк и проделывал в ней длинные извилистые коридоры. Инструмент от этого портился, и профессору приходилось обзаводиться новым, чтобы играть как следует, а не фальшивить.

      Вслед за профессором Грушей явился огородник Лук Порей. У него был густой чуб, спадающий на лоб, и длинные-предлинные усы.

      — Из-за этих усов, — жаловался Лук Порей Чиполлино, — у меня немало неприятностей. Когда моя жена собирается сушить белье, она сажает меня на балкон, привязывает мои усы за кончики к двум гвоздям и вешает на них свои простыни, рубашки и чулки. А я должен сидеть на солнце до тех пор, пока белье не высохнет. Вот видишь, какие у меня следы на усах!

      Действительно, на усах Лука Порея виднелись следы от деревянных защипок.

      Однажды в мастерскую пришло семейство Тысяченожек: отец и двое сыновей — Тысяченожка и Тысячелапка. Сыновья ни одной минуты не могли спокойно постоять на месте.

      — Они у вас всегда такие непоседы? — спросил Чиполлино.

      — Что вы! — вздохнул Тысяченожка-отец. — Сейчас-то они еще спокойны, как ангелы, а вот вы бы посмотрели, что с ними делается, когда моя жена их купает! Пока она моет им переднюю сотню ног, они успевают загрязнить задние; вымоет задние — глядь, а передние снова чернее черного. Она возится с ними без конца и каждый раз изводит целый ящик мыла.

      Мастер Виноградинка почесал затылок и спросил:

      — Ну что, снимать с ваших малышей мерку?

      — Да что вы, бог с вами, разве я могу заказать столько башмаков! Мне пришлось бы работать всю жизнь, чтобы заплатить за тысячу пар ботинок.

      — Верно, — согласился мастер Виноградинка. — Да у меня на них и кожи в мастерской не наберется.

      — Ну, так вы посмотрите, какие из ботинок больше всего износились. Сменим хотя бы несколько пар.

      Пока мастер Виноградинка и Чиполлино осматривали у ребят подметки и набойки, Тысяченожка и Тысячелапка изо всех сил старались стоять спокойно, но это у них не очень-то выходило.

      — Ну вот, — сказал сапожник, — этому мальцу нужно переменить первые две пары и еще трехсотую пару.

      — Нет, трехсотая пока еще годится, — торопливо возразил отец Тысяченожка. — Подбейте ему только каблуки.

      — А другому мальчугану надо сменить десять башмаков подряд на правой стороне.

      — Сколько я им твержу, чтобы они не шаркали ногами! Да разве эти ребята умеют ходить? Они скачут, приплясывают, прыгают на одной ноге. И что же получается в конце концов: все правые башмаки стоптались раньше левых. Вот как туго приходится нам, Тысяченожкам!

      Мастер Виноградинка только рукой махнул:

      — Эх, все дети одинаковы! Две у них ноги или тысяча — это, в сущности, все равно. Они способны изорвать тысячу пар ботинок на одной-единственной ноге.

      Наконец семья Тысяченожек засеменила прочь. Тысяченожка и Тысячелапка умчались, как на колесах. Папа Тысяченожка не умел так быстро передвигаться — он немного прихрамывал. Совсем чуть-чуть, всего только на сто восемнадцать ног.

 

 

ÆРТЫККАГ СÆР

Ныхас дзы цæуы профессор Кæрдо, Хъæдындз
Порей æмæ Æрдзæкъахджынты тыххæй

Уыцы бонæй фæстæмæ Чиполлино кусын райдыдта Сæнæфсиры æрмадзы æмæ цыбыр рæстæгмæ цырыхъхъытæ хуыйыны хъуыддаджы йæ къухы бафтыд стыр сгуыхтдзинæдтæ: мыдадзæй сæрста бæхсныгтæ, ивта, чи нал бæззыд, цырыхъхъыты уыцы зæвæттæ, хуыдта сыл цæфхæдтæ, æмпъызта уæлфæдтæ. Уыцыиу рæстæг дзы хъазæн ныхæстæ дæр рох нæ уыдысты.

Сæнæфсир дзы уыди тынг разы. Сæ хъуыддæгтæ хорз кæй цыдысты, канд уый тыххæй нæ, фæлæ сæм уазджытæ арæх кæй цыди, уый тыххæй дæр. Алкæй дæр фæндыди, Помидоры чи скæуын кодта, уыцы хъæбатыр лæппуйы фенын. Цыбыр рæстæгмæ Чиполлинойæн фæзынди бирæ ног зонгæтæ.

Æппæты фыццаг сæм æрбацыди профессор Кæрдо, музыкæйы ахуыргæнæг, йæ хъисфæндыр йæ дæларм, афтæмæй. Йемæ æрбатахти бирæ бындзытæ æмæ дыдынбындзытæ, уымæн æмæ профессор Кæрдойы хъисфæндыр арæзт уыд адджын кæрдойы æмбисæй. Зындгонд куыд у, афтæмæй бындзытæ адджинагæй фылдæр ницы уарзынц.

Профессор Кæрдо-иу концерт куы лæвæрдта, уæд-иу æм залæй хъусджытæ арæх хъæр кодтой:

– Профессор, дæ хъисфæндырыл дынджыр бындз абадт æмæ дæ цагъд йæ уагыл нал у!

Ахæм заман-иу профессор йæ цæгъдын фæуагъта æмæ-иу бындзы расур-басур кæнын байдыдта, æмæ-иу æй нæ ныууагъта, цалынмæ-иу æй йе ’рдынæй нæ амардта, уæдмæ.

Иуæй-иу хатт-иу йæ хъисфæндыры хуылфмæ уаллон бабырыд æмæиу ын уый дæр йæ арæхстдзинад æххæстæй æвдисын нæ уагъта. Æппынфæстаг-иу æй ног хъисфæндыр æлхæнын бахъуыд, уымæн æмæ профессор куыдфæнды цæгъдтытæй йе сæфт уыдта.

Профессоры фæстæ æрбацыд цæхæрадоныкуыстгæнæг Хъæдындз Порей. Уымæн уыдис бæзджын сæрыхъуынтæ æмæ тынг даргъ рихитæ.

– Ацы рихитæ мæ бирæ рæтты фыдæбойнаг фæкæнынц, – хъаст кодта Хъæдындз Порей Чиполлинойæн. – Мæ бинойнаг дзаумæттæ куы ныхсы, уæд мæ рихиты кæрæттæ зæгæлтæм бабæтты æмæ гобанæмбæрзæнтæ, хæдæттæ æмæ цъындатæ уыдоныл сауындзы. Æмæ мæ, цалынмæ дзаумæттæ хус фæкæнынц, уæдмæ хурмæ лæууын бахъæуы. Мæ рихитыл цы фæдтæ баззад, уымæ кæсыс!

Æцæгæйдæр, Хъæдындз Порейы рихитыл бæрæг дардтой дзаумæттæ бæттæныл фидаргæнæнты фæдтæ.

Иу хатт æрмадзмæ æрбацыдысты Æрдзæкъахджыны бинонтæ: фыд æмæ йæ дыууæ фырты. Фырттæн иу уысм æрбадыны хъомыс нæ уыд.

– Уæхимæ дæр афтæ тæлфаг сты? – бафарста Чиполлино.

– Цытæ дзурыс! – арф ныуулæфгæйæ загъта фыд. – Нæхимæ ноджы фыддæр сты. Ам ма сымахæй стъæлфынц, æндæр афонмæ бæстæ иннæрдæм афæлдæхтаиккой. Уæлдай диссагдæр вæййынц, сæ мад сæ найгæ куы фæкæны, уæд. Сæ раззаг фондзыссæдз къахы сын цалынмæ фехсы, уæдмæ фæстæгтæ сау гаппарæй агæпп ласынц, фæстæгтæ куы фехсы, уæд та – раззæгтæ. Афтæ алы хатт дæр. Иу надæн сын сапоны асыкк нæ фаг кæны.

Цырыхъгæнæг Сæнæфсир йæ къæбут аныхгæйæ сдзырдта:

– Цæй куыд? Дзабыртæ сын хуыйдзыстæм æви нæ?

– Цытæ дзурыс, уыйбæрц къахыдарæсы фаг æхца кæмæ ис! Мин фæлысты дзабыртæ бахуыйæггаг æхца бафидыны тыххæй мæ цæрæнбонты кусын хъæуы.

– Уымæй раст зæгъыс. Стæй мæнмæ уыйбæрц сæрак дæр нæ разындзæн.

– Батинкæтæй скæнынмæ чи нал бæззы, уыдон уæддæр аивæм, – загъта Æрдзæкъахджын.

Цалынмæ Сæнæфсир æмæ Чиполлино лæппуты къахыдарæсмæ кастысты, уæдмæ уыдон архайдтой сабыр уæвыныл, кæд сын тынг зын уыди, уæддæр.

– Ацы лæппуйæн аивын хъæуы фыццаг дыууæ æмæ æртæфондзыссæдзæмы къахыдарæс.

– Æртæфондзыссæм ма бæззы, – загъта фыд. – Æрмæст йæ зæвæттæ æгæр тынг баихсыдысты.

– Иннæ лæппуйæн рахизæрдыгæй йæ фыццаг дæс фæлысты иууылдæр ивинаг сты.

– Бæргæ сын фæзæгъын, уæ къæхтæ зæххыл хафгæ ма цæут, зæгъгæ,  фæлæ сæм никуы ницы бахъардта. Куыд цæуын хъæуы, уый дзы иу дæр нæ базыдта. Цæуыны бæсты сæм згъоргæйæ кафын хуыздæр кæсы. Æмæ дзы æппынфæстаг цы рауайы: сæ рахиз къæхты дзабыртæ галиутæй раздæр баихсийынц. Æрдзæкъахджынты уавæр дзæвгар æвзæрдæр у.

Сæнæфсир йæ къух ауигъгæйæ загъта:

– Сывæллæттæ иууылдæр иухуызон сты. Уæлдай нæу. Фæнды сыл иугай къæхтæ уæд, фæнды мингæйттæ. Мингай фæлыстытæ сæ иугай къæхтæй дæр батондзысты.

Æрæджиау Æрдзæкъахджыны бинонтæ сæхимæ цæуыныл ныллæууыдысты. Лæппутæ, цыма цæлхытыл бадтысты, уыйау æваст сæ фæд æрбайсæфт. Фыды бон афтæ тагъд цæуын нæ уыд – иучысыл къуылых цыди. Æрмæстдæр йæ æстдæс æмæ фондзыссæдз къахæй.

 


 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

      о том, как Чиполлино одурачил пса Мастино,
которому очень хотелось пить

      А что же стало с домиком кума Тыквы?

      В один далеко не прекрасный день кавалер Помидор снова прикатил в своей карете, в которую были запряжены четыре огурца, но на этот раз его сопровождала дюжина Лимончиков. Без долгих разговоров кума Тыкву выгнали из домика и вместо него поселили там здоровенного сторожевого пса по имени Мастино.

      — Вот вам! — заявил Помидор, угрожающе посматривая вокруг. — Теперь все ваши мальчишки научатся уважать меня, а прежде всего-тот пришлый оборванец, которого мастер Виноградинка взял к себе в дом.

      — Правильно! Правильно! — глухо пролаял Мастино.

      — Что же касается старого дурака Тыквы, — продолжал синьор Помидор, — то это научит его повиноваться моим приказаниям. А если ему очень хочется иметь крышу над головой, то для него всегда найдется уютное, удобное местечко в тюрьме. Там на всех хватит места.

      — Правильно! Правильно! — снова подтвердил Мастино.

      Мастер Виноградинка и Чиполлино, стоя на пороге мастерской, видели и слышали все, что происходит, но не могли ничем помочь старику.

      Кум Тыква печально сидел на тумбе и щипал себя за бороду. Каждый раз при этом у него в руке оставался клок волос. В конце концов он решил бросить это занятие, чтобы не остаться совсем без бороды, и начал тихонько вздыхать — ведь вы помните, что у кума Тыквы был большой запас вздохов!

      Наконец синьор Помидор влез в свою карету. Мастино сделал стойку и отдал хозяину честь хвостом.

      — Смотри сторожи хорошенько! — приказал ему кавалер на прощание, хлестнул по огурцам, и карета умчалась в облаке пыли.

      Был чудесный, жаркий летний день. После отъезда хозяина Мастино немножко погулял перед домиком взад и вперед, высунув от жары язык и обмахиваясь хвостом, как веером. Но это не помогало. Мастино изнемог от жажды и решил, что ему не повредил бы добрый стаканчик холодного пива.

      Он огляделся по сторонам, высматривая какогонибудь мальчишку, чтобы послать его за пивом в ближайший трактир, но на улице, как назло, никого не было.

      Правда, в сапожной мастерской перед открытой дверью сидел Чиполлино и усердно вощил дратву, но от него шел такой горький луковый запах, что Мастино не решался позвать его.

      Однако Чиполлино сам увидел, что пес изнывает от жары.

      "Будь я не Чиполлино, если я не сыграю с ним шутку!" — подумал он.

      А зной становился все сильнее, потому что солнце поднималось все выше. Бедному Мастино так хотелось пить!

      "Чего это я наелся сегодня утром? — припоминал он. — Может быть, мой суп пересолили? Во рту горит, а язык тяжелый, будто на него налипло фунтов двадцать замазки".

      Тут Чиполлино выглянул из двери.

      — Эй! Эй! — окликнул его Мастино слабым голосом.

      — Вы ко мне обращаетесь, синьор?

      — К вам, к вам, юноша! Сбегайте и принесите мне, пожалуйста, холодного лимонаду.

      — Ах, я бы с великой радостью сбегал, синьор Мастино, но, видите ли, мой хозяин только что дал мне починить этот ботинок, так что я никак не могу отлучиться. Очень жалею.

      И Чиполлино без лишних слов вернулся к себе в мастерскую.

      — Лентяй! Невежа! — буркнул пес, проклиная цепь, которая мешала ему самому забежать в трактир.

      Через некоторое время Чиполлино показался снова.

      — Синьорино, — проскулил пес, — может быть, вы принесете мне хоть стакан простой воды?

      — Да я бы с большим удовольствием, — отозвался Чиполлино, — но только сейчас мой хозяин приказал мне починить каблуки на туфлях синьора священника.

      По правде сказать, Чиполлино от души жалел бедного пса, который томился от жажды, но ему было очень не по душе то ремесло, которым занимался Мастино, а кроме того, ему хотелось еще разок проучить синьора Помидора.

      К трем часам дня солнце стало припекать так, что даже камни на улице вспотели. Мастино чуть ли не взбесился от жары и жажды. Наконец Чиполлино поднялся со своей скамеечки, налил в бутылку воды, подсыпал туда белого порошку, который жена мастера Виноградинки принимала на ночь от бессонницы.

      Заткнув пальцем горлышко бутылки и поднеся ее к губам, он сделал вид, что пьет.

      — Ах, — сказал он, поглаживая себя по животу, — какая чудесная, холодная, свежая вода!

      У Мастино потекли слюнки, так что ему на минутку стало даже легче.

      — Синьор Чиполлино, — сказал он, — а эта вода чистая?

      — Еще бы! Она прозрачнее слезы!

      — А в ней кет микробов?

      — Помилуйте! Эту воду очистили и процедили два знаменитых профессора. Микробы они оставили себе, а воду дали мне за то, что я починил им туфли.

      Чиполлино снова поднес бутылку ко рту, притворяясь, будто пьет.

      — Синьор Чиполлино, — спросил удивленный Мастино, — как это у вас получается, что бутылка все время остается полной?

      — Дело в том, — ответил Чиполлино, — что эта бутылка-подарок моего покойного дедушки. Она волшебная и никогда не бывает пустой.

      — А вы мне не позволите отхлебнуть немного — хоть глоточек? Один глоточек!

      — Глоточек? Да пейте сколько хотите! — ответил Чиполлино. — Я же сказал вам, что моя бутылка никогда не пустеет!

      Можете себе представить, как обрадовался Мастино. Он без конца благодарил доброго синьора Чиполлино, лизал ему ноги и вилял перед ним хвостом. Даже со своими хозяйками-графинями Вишнями он никогда не бывал так обходителен.

      Чиполлино охотно протянул Мастино бутылку. Пес схватил ее и с жадностью осушил до дна одним глотком. Посмотрев на пустую бутылку, он удивился:

      — Как, уже все? А вы же мне сказали, что бутыл...

      Не успел он договорить это слово, как свалился и заснул.

      Чиполлино снял с него цепь, взвалил пса на плечи и понес к замку, где жили графини Вишни и кавалер Помидор. Обернувшись назад, он увидел, что кум Тыква уже вновь завладел своим домиком. Лицо старика, высунувшего из окошечка растрепанную рыжую бородку, выражало неописуемую радость.

      "Бедный пес! — думал Чиполлино, идя к замку. — Ты уж прости меня, пожалуйста, но я должен был сделать это. Неизвестно только, как ты отблагодаришь меня за свежую воду, когда проснешься!"

      Ворота замка были открыты. Чиполлино положил собаку на траву в парке, ласково погладил ее и сказал:

      — Передай от меня привет кавалеру Помидору. И обеим графиням тоже.

      Мастино ответил блаженным ворчанием. Ему снилось, будто он купается в горном озере, в приятной, прохладной воде. Плавая, он пьет вволю и сам постепенно превращается в воду: у него сделался водяной хвост, водяные уши и четыре лапы, легкие и длинные, как струи фонтана.

      — Спи спокойно! — добавил Чиполлино и пошел обратно в деревню.

 

 

ЦЫППÆРÆМ СÆР

Базонгæ дзы уыдзыстут, дойныйæ чи мард, уыцы куыдз
Мастинойыл Чиполлино хинæй куыд рацыд, уыимæ

Сымах, æвæццæгæн, бафæрсдзыстут, Куысыфтæджы хæдзар цы баци, зæгъгæ, æмæ уын уый дæр радзурдзынæн. Цæвиттоны хъуыддагæй, ацы кавалер Помидор чи уыд, уый та дын иуахæмы, цыппар джитърийы ифтыгъд кæм уыд, ахæм къареты куы фæзынид. Æрмæст ацы хатт æнæхъæн рæгъау Лимоныхъотимæ. Иу ныхас дæр сæ дзыхæй не схауд, афтæмæй Куысыфтæджы йæ хæдзарæй расырдтой æмæ дзы бакодтой, йæ ном Мастино кæмæн хуынд, уыцы богъы йас куыдзы.

– Ныр мын уæ къулбадæг лæппутæ фылдæр аргъ кæнын райдайдзысты, – загъта кавалер Помидор æмæ, йæ алыфарс цы адæм æрæмбырд, уыдоныл йæ цæст ахаста. – Уæлдайдæр, Сæнæфсир кæй бауазæг кодта, уыцы æнæхæдзар сæмпæрчъи.

– Раст зæгъыс, раст! – йæ бæзджын хъæлæсæй срæйæгау кодта Мастино.

– Зæронд сæрхъæн Куысыфтæджы тыххæй куы дзурæм, уæд уый дæр мæ бардзырдтæ æххæст кæныныл сахуыр кæндзæн, – дзырдта дарддæр Помидор. – Кæд, кæм цæра, ахæм бынат æй бахъæуа, уæд ын ахæстоны дуæрттæ кæддæриддæр гом сты. Уым бынæттæ алкæй фаг дæр разындзæн.

– Раст зæгъыс, раст! – ногæй та йæ ныхæстыл разыйы рæйд скодта Мастино.

Сæнæфсир æмæ Чиполлино лæууыдысты æрмадзы къæсæрыл. Уыдтой æмæ хъуыстой, сæ цæстыты раз цытæ цæуы, уый, фæлæ зæронд лæгæн сæ бон баххуыс кæнын ницæмæй уыд.

Мæгуыр Куысыфтæг хъæды лыггагыл бадт æмæ фыртыхстæй йæ боцъойы кæрæттæ тонæгау кодта. Алы хатт дæр-иу дзы йæ къухы цалдæр æрдуйы аззад. Йæ боцъо бынтондæр куы ныллæгуын уа, уымæй куы фæтарст, уæд уыцы куыст ныууагъта æмæ арф улæфын райдыдта. Кæд ма йæ хъуыды кæнут, уæд, Куысыфтæг арф улæфынмæ куыд дæсны у, уый тыххæй ма раздæр дзырдтам.

Æрæджиау Помидор йæ къареты сбадт. Мастино йæ фæстæгтыл алæууыд æмæ йæ къæдзилы фæтылдæй йæ хицауæн фæндараст загъта.

– Хъусыс, куыд æмбæлы, афтæ хъахъхъæн, – иу хатт ма йын карзæй ныффæдзæхста кавалер æмæ йæ джитъритæй алкæмæн дæр йехсæй фæйнæ цъыччы фæкæнгæйæ рыджы къуыбылæйттæ йæ фæдыл уадзгæ атындзыдта.

Уыди диссаджы сæрдыгон хъарм бон. Хицауы ацыды фæстæ Мастино хæдзары цур дыууæрдæм цалдæр цыды æркодта. Тæвд ын уыд æмæ йæ дынджыр æвзаг раппаргæйæ йæ къæдзил тылдта, фæлæ йын уый дæр ницы ’ххуыс кодта. Æнтæфæй афтæ стыхст, æмæ сфæнд кодта искуы уазал бæгæныйы агуывзæ баназын.

Йæ алыфарс ахъахъхъæдта, æмæ, хæстæгдæр трактирмæ кæй арвыстаид, иу ахæм лæппуйыл йæ цæст не ’рхæцыд.

Цырыхъгæнæджы æрмадзы дуармæ Чиполлино дзабыр хуыдта, фæлæ йæ хъæдындзы тæфæй йæ цурмæ бацæуæн нæ уыд, æмæ йæм Мастино сдзурын йæ ныфс нæ бахаста. Чиполлино йын йæ уавæр бамбæрста æмæ йæхинымæр фидарæй скарста: «Æз Чиполлино ма фæхуыйнон, Мастинойæн, цы хъæуы, уый куы нæ бакæнон!»

Ныр хур арвыл уæлдæрæй-уæлдæр цыд æмæ тæвдæй-тæвддæр кодта. Мастинойы ком дæр хусдæрæй-хусдæргæнгæ цыд.

«Уагæры абон райсомæй цы бахордтон? – йæхиимæ ныхæстæ кæныныл фæци Мастино. – Уыцы хъæрмхуыпп æгæр цæхджын уыдаид? Мæ дзых судзæгау кæны. Ме ’взаг фезмæлынкæнынхъом нал дæн».

Уыцы рæстæг Чиполлино уырдыг алæууыд.

– Гъей! Гъей! – сабыр хъæлæсæй йæм фæдзырдта Мастино.

– Мæнмæ дзурыс, синьор?

– Дæумæ, дæумæ. Дæ хорзæхæй, дуканийæ-ма мын адджын дон æрбадав.

– Дæ курдиат дын зæрдиагæй бæргæ сæххæст кæнин, синьор Мастино, фæлæ ацы дзабыр тагъд куы нæ ампъузон, уæд мæм мæ хицау хæцдзæн.

Æмæ Чиполлино дарддæр йæ куыст кодта.

– Дзæгъæлхæтæг! Æнæчетар! – бахъуыр-хъуыр кодта куыдз æмæ йæхинымæр йæ рæхысмæ хæцыныл фæци, ацæуын æй кæй нæ уадзы, уый тыххæй.

Иу заман та Чиполлино йæ астæу сраст кодта, æвæццæгæн, гуыбырæй кусгæйæ бафæллад.

– Синьорино, – баниуæгау кодта куыдз. – Уæд та мын иу агуывзæ хуымæтæджы дон æрбахæсс.

– Бæргæ дын æрбахæссин, фæлæ мæ ничердæм æвдæлы. Ныр та мæм мæ хицау сауджыны цырыхъхъ æрбахаста, тагъд, дам, æй ампъузын хъæуы.

Æргом куы дзурæм, уæд Чиполлино дойныйæ мæлæгæн тæригъæд дæр кодта, фæлæ куыдзы куыст йæ зæрдæмæ кæй нæ цыд, стæй ма йæ синьор Помидоры дæр иу хатт æрцахуыр кæнын кæй фæндыд, уый
урæдта.

Боны æртæ сахатмæ афтæ стæвд, æмæ ма суанг дуртæ дæр рахид кодтой. Мастинойы дойныйæ сæрра уæвынмæ бирæ нал хъуыд. Æрæджиау Чиполлино йæ куыст фæуагъта, авджы дон ныккодта, стæй дзы фынæйы хос ныккалдта. Сæнæфсиры ус-иу æй йæ лæгæн хуыздæр фынæй кæныны тыххæй лæвæрдта.

Авджы йе ’нгуылдз нытътъыста æмæ дзы цыма нуазгæ кæны, уыйау æй йæ хъуырыл сдардта.

– Диссаджы уазал дон, – загъта Чиполлино æмæ йæ армытъæпæнæй йæ гуыбын æрлæгъз кодта.

Мастинойæн йæ комыдæттæ æруадысты. Суанг ма йæм, цыма йын чысыл фенцондæр, афтæ дæр фæкаст.

– Синьор Чиполлино, – дзуры йæм куыдз, – уыцы дон сыгъдæг у?

– Уæдæ! Цæссыджы хуызæн!

– Микробтæ дзы нæй?

– Цытæ дзурыс? Ацы дон сыгъдæг кодтой æмæ ныффæрсыгътой дыууæ зындгонд профессоры. Микробтæ сæхицæн ныууагътой, дон та мæнæн радтой, уымæн æмæ сын æз сæ дзабыртæ бампъызтон.

Чиполлино та авг, цыма дзы нуазгæ кæны, уый хуызæн ногæй йæ дзыхыл сдардта.

– Синьор Чиполлино, авгæй цалдæр хатты куы банызтай, уæд йæ дон къаддæр цæуыннæ кæны? – бафарста Мастино.

– Ацы авг мæнæн мæ фыды фыды фыдæй баззад, – дзуапп радта Чиполлино. – Ис æм диссаджы миниуæг: цасфæнды дзы куы нуазай, уæддæр афтид нæ кæны.

– Иугыццыл ануазыны бар мын дзы нæ ратдзынæ? Иунæг хуыпп дæр уæд.

– Иу хуыпп, зæгъыс? Цасдæриддæр дæ фæнды, уый бæрц дзы нуаз. Куы дын загътон, мæ авгæн равдæлонгæнæн нæй.

Мастинойæн уыцы ныхæстæ фехъусын куыд æхсызгон уыдаид, уый цæстытыл æнцон ауайынгæнæн у. Синьор Чиполлинойы арфæты бын фæкодта. Йæхи йыл рахаф-бахаф систа, сдæрдта йын йæ къæхтæ, йæ къæдзил йæ тилынæй нал æнцад. Йæ дыууæ æхсиныл, дыууæ Балыл дæр афтæ зæрдиагæй никуы бацин кодта.

Чиполлино йæм авг радта. Куыдз æм уыцы зыд лæбурд фæкодта æмæ йæ цæстыфæныкъуылдмæ анызта. Авг афтидæй куы ауыдта, уæд дисхуызæй афарста:

– Æмæ дзы куы ницыуал аззад. Афтæ куы загътай, афтид никуы вæй...

Йæ ныхас æрдæгыл аскъуыд æмæ фынæйæ зæххыл æрхауд.

Чиполлино йæ рæхысæй суагъта, йе ’ккоймæ йæ сæппæрста æмæ йæ, дыууæ æхсины æмæ синьор Помидор кæм цардысты, уыцы галуанмæ ахаста. Фæстæмæ куы ракаст, уæд федта, Куысыфтæг та йæ хæдзармæ куыд бацыд, уый. Зæронд лæг рудзынгæй йæ пыхцыл бур зачъетæ радардта æмæ зæрдæхъæлдзæгæй йæ мидбылты худти.

«Тæригъæд бæргæ дæ, – ахъуыды кодта йæхинымæр Чиполлино, – фæлæ мын æндæргæнæн нæ уыд. Нæ зонын, куы райхъал уай, уæд мын мæ диссаджы доны тыххæй куыд арфæтæ кæндзынæ, уый».

Галуаны кулдуар гом разынд. Чиполлино куыдзы кæрдæгыл æрæвæрдта, йæ армытъæпæнæй йæ лæгъз æрфасгæйæ загъта:

– Мæ номæй-иу синьор кавалерæн стыр салæмттæ ратт. Стæй дыууæ æхсинæн дæр.

Мастино арфæгæнæгау бахъырныдта. Уыдта диссаджы хорз фын. Цыма йæхи надта, зæрдæйæн æхсызгондзинаддæттæг хæххон уазал цады. Ленк кæнгæйæ дон нызта æмæ сабыргай-сабыргай йæхицæй дæр дон рауад. Дон фестадысты йæ хъустæ, йæ къæдзил, йæ цыппар къахы та цыма цыхцырджытæ уыдысты, афтæ йæм каст.

– Хуысс дæ зæрдæйы дзæбæхæн! – загъта ма Чиполлино æмæ фæстæмæ хъæумæ араст.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

      Кум Черника вешает над дверью колокольчики для воров

      Возвратившись в деревню, Чиполлино увидел, что у домика Тыквы собралось много народу. Люди тревожно, вполголоса спорили между собой. Видно было, что они не на шутку напуганы.

      — Что-то еще выкинет кавалер Помидор? — спрашивал профессор Груша печально и озабоченно.

      — Я думаю, что эта история плохо кончится. Как ни верти, они здесь хозяева — вот они и делают что хотят, — говорила кума Тыквочка.

      Жена Лука Порея сразу же согласилась с ней и, ухватив мужа за усы, как за вожжи, крикнула:

      — А ну-ка, заворачивай домой, пока не случилось чего похуже!

      Даже мастер Виноградинка в тревоге покачивал головой:

      — Кавалер Помидор остался в дураках уже два раза. Он непременно захочет отомстить!

      Не беспокоился только кум Тыква. У него опять нашлись в кармане леденцы, и он угощал ими всех присутствующих, чтобы отпраздновать радостное событие.

      Чиполлино взял одну конфетку, пососал ее в раздумье и сказал:

      — Я тоже думаю, что Помидор так легко не сдастся.

      — Но тогда... — испуганно вздохнул Тыква.

      Счастливая улыбка сразу сошла с его лица, будто солнце скрылось за тучей.

      — Я думаю, нам остается одно: спрятать домик.

      — Как это так — спрятать?

      — Да очень просто. Если б это был дворец, нам бы, конечно, спрятать его не удалось. Но ведь домик такой, маленький, что его можно увезти на тележке тряпичника.

      Фасолинка, сын тряпичника, сбегал домой и тотчас же вернулся с тележкой.

      — Вы хотите погрузить домик на тележку? — озабоченно спросил кум Тыква.

      Он боялся, как бы его драгоценный домик не рассыпался на куски.

      — Не беспокойся, ничего с твоим домиком не сделается! — засмеялся Чиполлино.

      — А куда мы его повезем? — снова спросил кум Тыква.

      — Можно пока затащить его ко мне в погреб, — предложил мастер Виноградинка, — а там посмотрим.

      — А если синьор Помидор как-нибудь об этом узнает?

      Тут все разом посмотрели на адвоката Горошка, который словно ненароком проходил мимо, делая вид, будто это вовсе не он.

      Адвокат покраснел и стал клясться и божиться:

      — От меня кавалер Помидор никогда ничего не узнает. Я не доносчик, я честный адвокат!

      — В погребе домик отсыреет и может рассыпаться, — робко возразил кум Тыква. — Почему бы не спрятать его в лесу?

      — А кто за ним там присмотрит? — спросил Чиполлино.

      — В лесу живет мой знакомый, кум Черника, — сказал профессор Груша. — Можно поручить домик ему. А там видно будет.

      На том и порешили.

      В несколько минут домик был погружен на тележку. Кум Тыква со вздохом попрощался с ним и отправился к своей внучке, куме Тыквочке, отдохнуть после всех пережитых волнений.

      А Чиполлино, Фасолинка и Груша повезли домик в лес. Везти его было нетрудно: он весил не больше, чем птичья клетка.

      Кум Черника проживал в прошлогодней каштановой скорлупе, толстой, с шипами. Это была очень тесная квартира, но кум Черника удобно устроился в ней со всем своим имуществом, которое состояло из одной половинки ножниц, заржавленной бритвы, иголки с ниткой и корочки сыра.

      Когда кум Черника услышал, о чем его просят; он сначала страшно встревожился:

      — Жить в таком большом доме? Нет, я на это никогда не соглашусь. Это невозможно! Что я буду делать один в огромном и пустом дворце? Мне хорошо и в моей каштановой скорлупке. Знаете пословицу: в своем доме и стены помогают.

      Однако когда кум Черника узнал, что нужно оказать услугу куму Тыкве, он сразу согласился:

      — Я всегда сочувствовал старику. Однажды я предупредил его, что к нему за шиворот заползла гусеница. Ведь я этим, можно сказать, спас его от гибели!

      Домик поставили у подножия большого дуба. Чиполлино, Фасолинка и Груша помогли куму Чернике перенести в новую квартиру все его богатства и распрощались, но обещали скоро вернуться с хорошими вестями.

      Оставшись один, кум Черника не на шутку обеспокоился: а вдруг к нему нагрянут воры!

      "Теперь, когда у меня такой большой дом, — думал он, — меня, конечно, попытаются обокрасть. Кто знает, может быть, меня убьют во сне, вообразив, что у меня спрятаны невесть какие сокровища!"

      Он подумал-подумал и решил повесить над дверью колокольчик, а под ним записку, на которой было выведено печатными буквами:

      "Покорнейшая просьба к синьорам ворам позвонить в этот колокольчик. Их сейчас же впустят, и они своими глазами убедятся, что здесь красть нечего".

      Написав записку, он успокоился и после заката солнца мирно улегся спать.

      В полночь его разбудил звонок.

      — Кто там? — спросил кум Черника, выглянув в окно.

      — Воры! — ответил грубый голос.

      — Иду, иду! Подождите, пожалуйста, я только халат накину, — сказал кум Черника вставая.

      Он надел халат, отпер дверь и пригласил воров осмотреть весь дом. Воры оказались двумя здоровенными, высокими парнями с черными бородищами. Они по очереди, осторожно, чтобы не набить шишку, всунули головы в домик и очень скоро удостоверились, что тут действительно нечем поживиться.

      — Видите, синьоры? Убедились? — радовался кум Черника, потирая руки.

      — Хм, да... — пробурчали разочарованные воры.

      — Поверьте, мне очень неприятно отпускать вас с пустыми руками, — продолжал Черника. — Не могу ли я чем-нибудь услужить вам? Хотите побриться? У меня здесь есть бритва-правда, старенькая: это наследство моего прадедушки. Но мне кажется, что она еще кое-как бреет.

      Воры согласились. Они с грехом пополам побрились ржавой бритвой и ушли, несколько раз поблагодарив хозяина. В общем, они оказались славными ребятами.

      Кто знает, отчего им пришлось заняться таким нехорошим ремеслом!

      Кум Черника вновь улегся в постель и заснул.

      В два часа ночи его разбудил второй звонок. Пришли еще двое воров.

      — Войдите! — сказал кум Черника. — Но, разумеется, поодиночке, чтобы дом не обрушился.

      У этих воров бород не было, но у одного из них не оказалось и пуговиц на куртке.

      Ни единой пуговицы! Кум Черника подарил ему иголку с ниткой и посоветовал повнимательнее смотреть под ноги во время прогулок.

      — Знаете, на дороге всегда валяется очень много пуговиц, — объяснил он вору.

      Эти воры тоже ушли по своим делам.

      Словом, каждую ночь кума Чернику будили воры, которые звонили в колокольчик, заглядывали в домик и уходили хоть и без добычи, по очень довольные знакомством с этим добрым и вежливым маленьким хозяином.

      Итак, домик кума Тыквы был, как видите, в хороших руках. Давайте пока расстанемся с ним и посмотрим, что происходит в других местах.

 

 

ФÆНДЗÆМ СÆР

Саунæмыг къæрныхтæн æрцауыгъта хъуытаз

Чиполлино хъæумæ куы ’рбаздæхт, уæд Куысыфтæджы хæдзары дуармæ ’рбаййæфта бирæ адæм. Уыдон тарстхуызæй ныллæг хъæлæсæй цæуылдæр быцæу кодтой. Цæмæйдæр тынг кæй фæтарстысты, уый бæрæг уыд.

– Цымæ та цы йæ зæрды ’рæфтыд Помидорæн? – бафарста профессор Кæрдо æмæ æнкъард хъуыдыты аныгъуылд.

– Ацы хъуыддаг йæ фæдыл мацы фыдбылыз расайа, уый мæ нæ уырны. Цыфæндыйæ дæр уыдон ам хицæуттæ сты, – загъта сылгоймаг Куысыфтæг, – æмæ сæ цы фæнды, уый кæнынц.

Хъæдындз Порейы ус йемæ сразы æмæ йæ лæджы рихитыл бæхы рохтыл хæцæгау дыууæ къухæй ныззæгæл уæвгæйæ фæхъæр кодта:

– Андадз ныртæккæ нæхимæ, цалынмæ фыддæр бæллæхы нæ бахаудтæ, уæдмæ.

Суанг ма Сæнæфсир дæр йæ сæр разыйау батылдта.

– Кавалер Помидор дыууæ хатты хорз уавæры нæ бахауд, – загъта уый, – æмæ нæ йæ маст куы райса, уымæй тынг тæссаг у.

Иннæтæй сабырдæр йæхи дардта Куысыфтæг. Йæ дзыппы та къафеттæ разынд æмæ сæ адæмыл уаргæ рацыд, нæ уæлахиз, дам, адджинагæй сбæрæг кæнæм.

Чиполлино йæ къафет иуцасдæр ацъирыны фæстæ загъта:

– Мæнмæ гæсгæ дæр Помидор йæхи састы бынаты баззайыныл не сразы уыдзæн.

– Уæд... – тарстхуызæй арф ныуулæфыд Куысыфтæг.

Йæ амондджын мыдбылхудт, цыма хур мигъты аууон амбæхст, уыйау фæцыдæр.

– Мæнмæ гæсгæ нæ уæд хæдзар искуы бамбæхсын хъæуы.

– Ома, куыд бамбæхсын?

– Уым æппындæр зынæй ницы и. Галуан куы уаид, уæд æй, кæй зæгъын æй хъæуы, нæ бамбæхсиккам, фæлæ ахæм хæдзар лæгуæрдоны аласæн дæр ис.

Гыццыл Хъæдур сæхимæ азгъордта æмæ уайтагъд йæ фыды лæгуæрдон æрбахæццæ кодта.

– Хæдзар лæгуæрдоны сæвæрынмæ хъавут? – тыхстхуызæй бафарста Куысыфтæг.

Йæ диссаджы хæдзар уæрдоны æвæргæйæ куы ныппырх уа, уымæй тарст.

– Ма тыхс, дæ хæдзарæн ницы уыдзæн! – ныххудти Чиполлино.

– Æмæ йæ кæдæм аласдзыстæм? – ногæй та бафарста Куысыфтæг.

– Фыццаг рæстæджы уал æй мæ уæрмы сæвæрдзыстæм, – загъта Сæнæфсир, – уый фæстæ та фендзыстæм.

– Синьор Помидор уым ис, уый куы базона, уæд та?

Адæм иууылдæр æвдакат Хохаг Хъæдурмæ бакастысты. Уыцы рæстæг уый сæ рæзты æрцæйцыд. Йæхи афтæ дардта, цыма уым æнæнхъæлæджы фæзынд. Æвдакат, кæй зæгъын æй хъæуы, уыцы ныхæстæ фехъуыста æмæ сомытæ кæнынмæ фæци:

– Мæнæй синьор Помидор иу ныхас дæр никуы фехъусдзæн. Æз дзырдхæссæг нæ дæн, æз æвдакат дæн.

– Ныггæнды уымæлы хæдзар куы нырраууат уа, уымæй тæссаг у, – бакатай кодта Куысыфтæг. – Фæлтау æй хъæды куы бамбæхсиккам, уæд хуыздæр нæ уаид?

– Æмæ йæм уым чи кæсдзæн? – бафарста Чиполлино.

– Хъæды мæ зонгæ Саунæмыг цæры æмæ йæм уый йæ цæст дарид, – загъта профессор Кæрдо. – Уый фæстæ та хъуыддæгтæ сæхи амондзысты.

Профессоры хъуыдыимæ сразы сты.

Цыбыр рæстæгмæ хæдзар лæгуæрдоны балæууыд. Куысыфтæг арф ныуулæфгæйæ йæ хæдзарæн хæрзбон загъта æмæ йæ хæрæфыртмæ ацыд. Уыйбæрц тыхстыты фæстæ йæ зæрды уыд баулæфын.

Чиполлино, гыццыл Хохаг Хъæдур æмæ Кæрдо хæдзар хъæдмæ аластой. Зын ласæн нæ уыд, уымæн æмæ маргъы къалатийæ фылдæр нæ ласта.

Саунæмыг царди фароны сабæлуты сындзджын бæзджын хъузджы. Кæд фатер къуындæг уыди, уæддæр дзы йæ дзаумæттæ иууылдæр бацыдысты. Уыдон та уыдысты: хæсгарды æрдæг, згæ сæрдасæн, судзин æмæ æндах æмæ цыхты къæртт.

Суанæмыгæн хабар куы радзырдтой, уæд бакатай кодта, ацы дынджыр хæдзары куыд цæрдзынæн, зæгъгæ.

– Ахæм хæдзары цæрын мæ бон нæ бауыдзæн,– загъта уый. – Уымæн уæвæн нæй æмæ йыл дзургæ дæр ма кæнæм. Ахæм галуаны иунæгæй цы кусдзынæн? Мæнæн мæ сабæлуты хъузджы тынг хорз у. Адæймагæн йæхи хæдзары къултæ дæр æххуыс кæнынц.

Фæлæ Куысыфтæгæн æххуыс кæнын кæй хъæуы, уый куы базыдта, уæд æваст йæ хъуыды аивта:

– Æз зæрондæн кæддæриддæр тæригъæд кодтон. Иу хатт йе ’фцæгготыл цы къуыдыргалм фæцæйхылд, уый йын æз куы нæ загътаин, уæд афонмæ йæ кой дæр нал уыдаид.

Хæдзар æрæвæрдтой дынджыр тулдзбæласы бын. Чиполлино, гыццыл Хохаг Хъæдур æмæ Кæрдо Саунæмыгмæ фæкастысты ног фатермæ йæ дзаумæттæ хæссынмæ. Хæрзбон зæгъыны фæстæ йын зæрдæ бавæрдтой, рæхджы йæм хорз хабæрттимæ кæй фæзындзысты.

Саунæмыг иунæгæй куы баззад, уæд дзы тас бацыд: тарсти, къæрныхтæ йæм куы фæзыной, уымæй.

«Ахæм стыр хæдзар мын ис, уый куы базоной, – хъуыды кодта йæхинымæр Саунæмыг, – уæд мæ æнæмæнг фæкъахдзысты. Фынæйæ мæ куы амарой, уымæй дæр æдас нæ дæн. Уыдон мæм бирæ хæзнатæ æмбæхст æнхъæл уыдзысты».

Бирæ рахъуыды-бахъуыдыйы фæстæ сфæнд кодта йæ дуары сæрмæ хъуытаз æрцауындзын, йæ быны йын ахæм фыст баныхасгæйæ: «Къæрныхтæ, Хуыцауæй курæгау уæ курын, цæмæй хъуытазæй фæдзæнгæрæг кæнат. Уайтæккæдæр уæ мидæмæ бауадздзынæн, цæмæй уæхи цæстытæй фенат, ацы хæдзары давинагæй кæй ницы ис».

Йæ хъусынгæнинаг фыст куы фæци, уæд йæ уд йе ’муд æрцыд æмæ хурныгуылды фæстæ æдасæй йæ сынтæджы схуыссыд.

Æмбисæхсæв æй дзæнгæрæг райхъал кодта.

– Чи дæ? – бафарста Саунæмыг рудзынгæй ракæсгæйæ.

– Къæрныхтæ! – дзуапп радта нæлгоймаджы бæзджын хъæлæс.

– Фæцæуын, фæцæуын! Иу чысыл багæдзæ кæнут, мæ пæлæз мæ уæлæ баппарон, – рахъæр кодта Саунæмыг йæ хуыссæнæй стгæйæ.

Халат йæ уæлæ æрбакодта, дуары дæгъæл фæзылдта æмæ къæрныхты æрбауагъта. Уыдон уыдысты амæйай уæйыгдæр дыууæ лæппуйы, сау-сауид боцъотæ сын. Радыгай хæдзары джигул кæнынмæ фесты æмæ сæ цыбыр рæстæгмæ æцæгæйдæр бауырныдта, давинагæй дзы кæй ницы ис.

– Федтат, синьортæ? Бауырныдта уæ? – йæ къухтæ æхсызгон æууæрст кæнгæйæ сæ хъæлдзæгæй бафарста Саунæмыг.

– Хм, да... – багуым-гуым кодтой фыдæнхъæлфæуæвæг къæрныхтæ.

– Бауырнæд уæ, мæнæн тынг хъыг у сымах фæстæмæ афтидкъухæй здахын, – дзырдта дарддæр Саунæмыг. – Кæд уын мæ бон истæмæй баххуыс кæнын у, уæд мын æй зæгъут æмæ мæхиуыл ницæмæй бацауæрддзынæн. Йæхи дасын уæ искæй фæнды? Мæнмæ сæрдасæн ис. Зæрондгомау у, мæ фыды фыды фыдæй мæм баззад, фæлæ ма уæддæр ранæй-рæтты хилыл фæхæцдзæн.

Къæрныхтæ сæхи дасыныл сразы сты. Тыххæй-фыдæй сæхи адастой къуымых сæрдасæнæй, цалдæр хатты хæдзары хицауæн арфæ ракодтой æмæ ацыдысты. Цыбыр дзырдæй, Хуыцауы сконд адæм разындысты. Давыныл куыд фæцахуыр сты, уымæн чи цы зоны. Саунæмыг та йæ хуыссæн бацагуырдта æмæ уайтагъд афынæй.

Æхсæвы дыууæ сахатыл та йæ дзæнгæрæг райхъал кодта. Æрбацыдысты та дыууæ къæрныхы. Ацы хатт – æндæртæ.

– Рацæут, – загъта сын Саунæмыг. – Æрмæст радыгай, кæннод мæ хæдзар ныккæлдзæн.

Давджытæ уыдысты булкъдаст, фæлæ дзы иуы хæдоныл цæппæртæ нæ уыд.

Иунæг цæппæр дæр! Саунæмыг ын судзин æмæ æндах лæвар кæнгæйæ загъта:

– Тезгъо куы кæнай, уæд-иу дæ къæхты бынмæ дзæбæхдæр кæс. Фæндагыл цæппæртæ бирæ вæййы.

Уыцы къæрныхтæ дæр та ацыдысты.

Цыбыр дзырдæй, Саунæмыджы къæрныхтæ цух нæ уагътой. Алы æхсæв дæр ын-иу йæ хъуытаз ныццагътой, æрбацыдысты-иу, аргæ-иу кæд ницы скодтой, уæддæр-иу хæдзары хицауæй разыйæ баззадысты, дзæбæх цæстæй-иу сæм кæй ракаст, уый тыххæй.

Куыд бамбæрстат, афтæмæй Куысыфтæджы хæдзар зæрдæдаргæ къухтæм бахауд. Цæй æмæ уал ацы хæдзар фæуадзæм æмæ, иннæ рæтты цытæ цæуы, уымæ бакæсæм.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ,

      в которой рассказывается о том, как много хлопот и
неприятностей доставили графиням их родственники —
барон Апельсин и герцог Мандарин

      Теперь нам нужно заглянуть в замок графинь Вишен, которые, как вы уже, вероятно, поняли, были владелицами всей деревни, ее домов, земель и даже церкви с колокольней.

      В тот день, когда Чиполлино увез в лес домик кума Тыквы, в замке царило необычное оживление: к хозяйкам приехали родственники.

      Родственников было двое: барон Апельсин и герцог Мандарин. Барон Апельсин был двоюродным братом покойного мужа синьоры графини Старшей. А герцог Мандарин приходился двоюродным братом покойному мужу синьоры графини Младшей. У барона Апельсина был необыкновенно толстый живот. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, потому что он только и делал, что ел, давая челюстям отдых всего лишь на часок-другой во время сна.

      Когда барон Апельсин был еще молод, он спал с вечера до утра, чтобы успеть переварить все, что съел за день. Но потом он сказал себе: "Спать — это только время терять: ведь когда я сплю, я не могу есть!"

      Поэтому он решил питаться и ночью, оставив для пищеварения часа два в сутки. Чтобы утолить голод барона Апельсина, из его многочисленных владений, раскинувшихся по всей области, к нему ежедневно направлялись обозы с самой разнообразной снедью. Бедные крестьяне уж и не знали, чего бы ему еще послать.

      Он пожирал яйца, кур, свиней, коз, коров, кроликов, фрукты, овощи, хлеб, сухари, пироги... Двое слуг запихивали ему в рот все, что привозилось. Когда они уставали, их сменяли двое других.

      В конце концов крестьяне послали сказать ему, что у них больше не осталось ничего съестного. Весь скот съеден, все плоды с деревьев обобраны.

      — Ну так пришлите мне деревья! — приказал барон.

      Крестьяне послали ему деревья, и он сожрал их, обмакивая листья и корни в оливковое масло и посыпая солью.

      Когда наконец все садовые деревья были уничтожены, барон начал продавать свои земли и на вырученные деньги покупать еду. Продав все поместья, он написал письмо синьоре графине Старшей и напросился к ней в гости.

      По правде сказать, синьора графиня Младшая была не очень-то довольна:

      — Барон проест все наше состояние. Он проглотит наш замок, точно блюдо макарон!

      Синьора графиня Старшая заплакала:

      — Ты не хочешь принимать моих родственников. Ах, ты никогда не любила моего толстого, бедного барона!

      — Хорошо, — сказала графиня Младшая, — зови своего барона. Но тогда я приглашу герцога Мандарина, двоюродного брата моего бедного покойного мужа.

      — Сделай одолжение! — презрительно ответила графиня Старшая. — Уж этот-то ест меньше, чем цыпленок. У твоего бедного мужа — мир его праху! — родственники такие маленькие и тощие, что их и от земли не видно. А у моего бедного покойного мужа — мир его праху! — родственники все как на подбор: высокие, толстые, видные.

      И в самом деле, барон Апельсин был очень видной особой — он даже за версту казался целой горой. Пришлось сразу же нанять для него слугу, который возил бы его живот, — сам барон уже не в состоянии был таскать свое внушительное брюхо.

      Помидор послал за тряпичником Фасолью, чтоб тот доставил в замок свою тележку. Но Фасоль не нашел тележки — ведь, как вы знаете, ее взял его сынишка, Фасолинка. Поэтому он прикатил тачку вроде той, в какой каменщики возят известку.

      Синьор Помидор помог барону Апельсину уложить в тачку его толстое брюхо и крикнул:

      — Ну, пошел!

      Фасоль изо всех сил налег на ручки старой, расшатанной тачки, но не сдвинул ее и на сантиметр: барон только что очень сытно позавтракал.

      Позвали еще двух слуг. С их помощью барону удалось наконец совершить небольшую прогулку по аллеям парка. При этом колесо тачки то и дело наскакивало на самые большие и острые камни. Эти толчки так отдавались в животе у бедного барона, что он обливался холодным потом.

      — Будьте поосторожнее, тут булыжник! — кричал он.

      Фасоль и слуги стали заботливо объезжать все камни на дороге. Но из-за этого тачка угодила в яму.

      — Эй вы, ротозеи, ради самого неба, объезжайте ямы! — взмолился барон.

      Однако, несмотря на толчки и ушибы, он не прерывал своего излюбленного занятия и по дороге старательно обгладывал жареного индюка, приготовленного синьорой графиней Старшей ему на закуску.

      Герцог Мандарин тоже причинял хозяйкам и слугам немало хлопот. Служанка синьоры графини Младшей, бедная Земляничка, с утра до вечера гладила Мандарину рубашки. Когда же она приносила выглаженное белье, герцог делал недовольную гримасу, фыркал, всхлипывал, а потом залезал на шкаф и кричал на весь дом:

      — Помогите, умираю!

      Синьора графиня Младшая прибегала сломя голову:

      — Милый Мандарине, что с тобой?

      — Ах, у вас так плохо погладили мои рубашки, что мне остается только умереть! Видно, я никому, никому на свете больше не нужен!

      Чтобы уговорить его остаться в живых, синьора графиня Младшая дарила Мандарину одну за другой шелковые рубашки своего покойного мужа.

      Герцог осторожно слезал со шкафа и начинал примерять рубашки.

      Через некоторое время из его комнаты опять слышались крики:

      — О небо, я умираю!

      Синьора графиня Младшая снова мчалась к нему, хватаясь за сердце:

      — Мой дорогой Мандарине, что случилось?

      Герцог кричал с верхушки зеркала:

      — О, я потерял самую лучшую запонку от воротничка и не хочу больше жить на свете! Это такая тяжелая утрата!

      Чтобы утихомирить герцога, графиня Младшая в конце концов подарила ему все запонки своего покойного мужа, а запонки эти были из золота, серебра и драгоценных камней.

      Словом, не успело закатиться солнце, как у синьоры графини Младшей не осталось больше никаких драгоценностей, а герцог Мандарин набрал полные чемоданы подарков и самодовольно потирал руки.

      Непомерная жадность обоих родственников не на шутку беспокоила и огорчала графинь, и они срывали гнев на своем племяннике, бедном Вишенке, у которого не было ни отца, ни матери.

      — Дармоед! — кричала на него синьора графиня Старшая. — Сейчас же иди решать задачи!

      — Да я уже все решил...

      — Решай другие! — сурово приказывала синьора графиня Младшая.

      Вишенка послушно отправлялся решать другие задачи. Каждый день он решал столько задач, что исписывал несколько тетрадей, и за неделю у него накапливалась их целая гора.

      В день приезда родственников графини то и дело накидывались на Вишенку:

      — Что ты тут вертишься, лентяй?

      — Я только хотел немножко погулять по парку...

      — В парке гуляет барон Апельсин, — там не место таким бездельникам, как ты. Сейчас же убирайся учить уроки! — Да ведь я их уже выучил...

      — Учи завтрашние!

      Послушный Вишенка учил завтрашние уроки. Каждый день он учил столько уроков, что давно уже вызубрил на память все свои учебники и прочел все книги из библиотеки замка. Но когда графини видели в руках у Вишенки книгу, они сердились еще больше:

      — Сейчас же положи книгу на место, озорник! Ты ее порвешь.

      — Но как же мне учить уроки без книг?

      — Учи наизусть!

      Вишенка уходил в свою комнату и учился, учился, учился уже без книг, разумеется. От непрестанного ученья у него начинала болеть голова, и тогда графини снова кричали на него:

      — Ты вечно болеешь, потому что слишком много думаешь! Перестань думать — меньше будет расходов на лекарства.

      Словом, что бы ни делал Вишенка, графини были им недовольны.

      Вишенка не знал, как и ступить, чтоб не получить новой взбучки, и чувствовал себя ужасно несчастным.

      Во всем замке у него был только один друг — служанка Земляничка. Она жалела этого бледного маленького мальчика в очках, которого никто не любил. Земляничка была ласкова с Вишенкой и по вечерам, когда он ложился спать, тайком приносила ему кусочек чего-нибудь вкусного.

      Но в этот вечер все вкусное съел за обедом барон Апельсин.

      Герцогу Мандарину тоже хотелось сладкого. Он бросил на пол салфетку, взобрался на буфет и завопил:

      — Держите меня, а не то я брошусь вниз!

      Однако на этот раз вопли ему не помогли: барон преспокойно доел сладкое, не обращая никакого внимания на Мандарина.

      Синьора графиня Младшая стала перед буфетом на колени и со слезами на глазах умоляла своего дорогого родственника не умирать во цвете лет. Конечно, нужно было бы пообещать ему какой-нибудь подарок, чтобы он согласился слезть, но у графини уже ничего не осталось.

      В конце концов герцог Мандарин понял, что поживиться ему больше нечем, и после долгих уговоров решил спуститься вниз с помощью кавалера Помидора, который от волнения и натуги был весь в поту.

      В эту самую минуту синьору Помидору и принесли весть о таинственном исчезновении домика кума Тыквы.

      Кавалер не стал долго думать: он немедленно послал жалобу принцу Лимону и попросил его отрядить в деревню десятка два Лимончиков-полицейских.

* * *

      Лимончики прибыли на следующий день и сразу же навели в деревне порядок: обошли все дома и арестовали тех, кто попался им под руку.

      Одним из первых был арестован мастер Виноградинка. Сапожник захватил с собой шило, чтобы почесывать на досуге затылок, и, ворча, последовал за полицейскими. Но Лимончики отобрали у него шило.

      — Ты не имеешь права брать с собой в тюрьму оружие! — сказали они мастеру Виноградинке.

      — А чем же мне чесать затылок?

      — Когда захочешь почесаться, скажи кому-нибудь из начальства. Уж мы тебе почешем голову!

      И Лимончик пощекотал сапожнику затылок своей острой саблей.

      Арестовали и профессора Грушу.

      Тот попросил разрешения захватить с собой скрипку и свечку.

      — А зачем тебе свечка?

      — Жена говорит, что в подземелье замка очень темно, а мне надо разучить новые ноты.

      Словом, были арестованы все жители деревни.

      Остались на свободе только синьор Горошек, потому что он был адвокат, и Лук Порей, потому что его попросту не нашли.

      А Лук Порей вовсе и не прятался: он преспокойно сидел у себя на балконе. Усы его были натянуты вместо веревок, и на них сушилось белье. Увидев простыни, рубашки и чулки, Лимончики прошли мимо, не заметив хозяина, завешенного бельем.

      Кум Тыква шел за Лимончиками, по своему обыкновению глубоко вздыхая.

      — Чего это ты так часто вздыхаешь? — сурово спросил его офицер.

      — Как же мне не вздыхать! Весь век свой я работал и только вздохи копил. Каждый день по вздоху... Сейчас у меня их набралось несколько тысяч. Нужно же их как-нибудь в дело пустить!

      Из женщин арестовали только одну куму Тыквочку, а так как идти в тюрьму она отказалась, полицейские сшибли ее с ног и докатили до самых ворот замка. Ведь она была такая кругленькая!

      Но как ни хитры были Лимончики, а все-таки им не удалось арестовать Чиполлино, хоть все это время он сидел на заборе вместе с одной девочкой, которую звали Редиской, и задорно поглядывал на полицейских.

      Проходя мимо, Лимончики даже спросили у него и Редиски, не видели ли они где-нибудь поблизости опасного мятежника по имени Чиполлино.

      — Видели, видели! — закричали в ответ оба. — Он только что залез под треуголку вашему офицеру!

      И, хохоча во все горло, ребята удрали прочь.

      В тот же день Чиполлино и Редиска отправились к замку на разведку. Чиполлино решил во что бы то ни стало освободить пленников, и Редиска, разумеется, обещала помогать ему во всем.

 

 

ÆХСÆЗÆМ СÆР

Ныхас дзы цæуы, дыууæ æхсинæн сæ хæстæджытæ
барон Апельсин æмæ герцог Мандарин цы бирæ хъизæмæрттæ
бавзарын кодтой, уыдоны тыххæй

Ныр та дыууæ æхсины – дыууæ Балы галуаны къæсæрæй бакæсæм. Куыд бамбæрстат, афтæмæй, æнæхъæн хъæу, йе’ппæт хæдзæрттæ, зæххытæ, суанг дзæнгæрæгджын аргъуан дæр уыдысты ацы дыууæ сылгоймаджы къухы.

Чиполлино Куысыфтæджы хæдзар хъæдмæ куы аласта, уыцы бон дыууæ æхсины хæдзар змæлæгæй байдзаг: уазæгуаты сæм æрцыдысты сæ хæстæджытæ.

Уыдон уыдысты барон Апельсин æмæ герцог Мандарин.

Барон Апельсин уыд Хистæр синьорæйы мард лæджы фыды ’фсымæры лæппу, герцог Мандарин та – Кæстæр синьорæйы мард лæджы мады ’фсымæры лæппу. Барон Апельсинæн уыд æвирхъау дынджыр гуыбын. Уæвгæ уым диссагæй ницы уыд, уымæн æмæ уый æдзухдæр хæрыны куыст кодта. Кæд-иу дыууææртæ сахаты афынæй, æндæр ын йе ’фсæртæ æддæгуæлæ æрæвæрыны хъомыс нæ уыд.

Барон Апельсин ма æрыгон куы уыд, уæд-иу изæрæй раджы схуыссыд æмæ-иу суанг хуры скастмæ йæ къах дæр нæ атылдта. Хъуамæ-иу, бонæй цы бахордта, уыдон йæ ахсæн дзæбæх скуыстаид. Фæлæ иуахæмы йæхицæн загъта: «Хуыссын рæстæгсафæн у, уымæн æмæ фынæй кæнгæйæ мæ бон хæрын нæ вæййы!»

Æмæ æхсæвыгон дæр хæрын райдыдта. Цы бахордта, уый батайын кæнынмæ ма-иу суткæ ныууагъта æрмæстдæр дыууæ-æртæ сахаты. Цæмæй барон Апельсин бафсæстаид, уый тыххæй йын йæ бирæ зæххытæй уæрдæтты хæринæгтæ ластой æмæ ластой. Мæгуыр зæхкусджытæн-иу сæ сæр сæ кой сси, цы ма йын арвитæм, зæгъгæ.

Уый хордта æйчытæ, кæрчытæ, хуытæ, сæгътæ, хæдзарон тæрхъустæ, дыргътæ, халсартæ, дзул, хус къæбæртæ, чъиритæ... Цы ластой, уый йын йæ дыууæ æххуырсты йæ дзыхы æвгæдтой æмæ æвгæдтой. Уыдон-иу куы бафæлладысты, уæд та-иу сæ æндæртæ раивтой.

Зæхкусджытæ дзы куы сфæлмæцыдысты, уæд æм фæхабар кодтой, цы дын арвитæм, уый нæм нал ис, зæгъгæ. Фос иууылдæр хæрд фесты, бæлæстыл дыргъы гага нал баззад.

– Гъемæ дзы кæд дыргъ нал и, уæд мын бæлæстæ рарвитæнт! – бардзырд радта барон.

Зæхкусджытæ йын бæлæстæ арвыстой, æмæ барон уыдон дæр бахордта. Сæ къалиутæ-иу сын зетийы атылдта, цæхх-иу сыл айзæрста æмæ сæ адджынæн хордта.

Бæлæстæ хæрд куы фесты, уæд барон йæ зæххытæ уæй кæнынмæ бавнæлдта æмæ дзы – хæринаг æлхæнгæ. Зæххытæ уæйгонд куы фесты, уæд Хистæр æхсинмæ писмо ныффыста, уазæгуаты дæм фæцæуын, зæгъгæ.

Уыцы хъуыддаг Кæстæр æхсины зæрдæмæ нæ фæцыд:

– Барон нын нæ бынтæ бахæрдзæн. Нæ галуан нын хæнкъæлы тæбæгъы хуызæн фæдæле кæндзæн!

Хистæр синьорæ йæ цæссыг нал баурæдта:

– Мæ хæстæг нæм æрбацæуа, уый дæ нæ фæнды, нæ? Ды мæ тыппыр, мæгуыр баронæй кæддæриддæр дæ цæсты сындз уыдтай!

– Хорз,– загъта Кæстæр æхсин,–  æрбахон дæ бароны. Фæлæ уæд æз дæр мæ мард лæджы мады æфсымæры лæппуйы æрбахондзынæн.

 – Фæтæрсын мæ кодтай, – былысчъилхуызæй загъта Хистæр æхсин. – Уый гогызы цъиуæй дæр къаддæр хæры. Дæ мард лæджы – рухсаг уæд! – хæстæджытæ иууылдæр гыццыл æмæ къæсхуыр сты, зæххæй уæлæмæ дæр нæ зынынц. Фæлæ мæ мард лæджы – мæрдты дзæнæты бадæд! – хæстæджытæ иууылдæр иухуызон бæрзонд, нард æмæ уындджын сты.

Æмæ, æцæгæйдæр, барон Апельсинæн йæхицæй кондджындæр зын ссарæн уыд. Дардæй кæсгæйæ дæр къæдзæхы хуызæн уыд. Уайтагъд ын, йæ гуыбын чи ластаид, ахæм лæг æххуырсын бахъуыд, уымæн æмæ йæ баронæн йæхи бон хæссын нал уыд.

Помидор Хохаг Хъæдурмæ арвыста, цæмæй йæ лæгуæрдон галуанмæ æрбатылдтаид. Фæлæ Хохаг Хъæдур йæ лæгуæрдон не ссардта. Куыд зонут, афтæмæй йын æй йæ фырт раласта. Хохаг Хъæдур, сисамайджытæ чъыр кæм фæласынц, ахæм тачкæ æрбатылдта.

Синьор Помидор барон Апельсинæн баххуыс кодта йæ гуыбын тачкæйы сæвæрынмæ. Йæ лæф-лæф куы фæсабырдæр, уæд фæхъæр кодта:

– Цæугæ!

Хохаг Хъæдур йæ тых-йæ бонæй тачкæйыл размæ ахæцыд, фæлæ йæ йæ бынатæй фенкъуысын кæнын дæр нæ бафæрæзта, уымæн æмæ барон уымæй размæ хорз бахордта.

Дыууæ æххуырстмæ ма фæдзырдтой. Уыдоны æххуысæй баронæн парчы иучысыл атезгъо кæнын бантыст. Тачкæйы цæлхытæ-иу стыр дуртыл куы батылдысты, уæд-иу гуыбын афтæ сызмæлын кодтой, æмæ-иу баронæн йæ сур хид акалд.

– Чысыл арæхстгайдæр архайут, фæндагыл дынджыр дуртæ ис, – хъæр кодта барон.

 Хохаг Хъæдур æмæ æххуырстытæ стыр дурты иуфæрсты зилын райдыдтой. Ныр та тачкæ дзыхъхъы ныххауд.

– Хæлиудзыхтæ, фæндагыл дзыхъхъытæ ис, уый нæ уынут? Размæ дзæбæхдæр кæсут, – фæхъæр та кодта барон.

Кæд фæндагыл хъизæмæрттæ ’взæрста, уæддæр дзы хæрын рох нæ уыд. Хистæр æхсин ын йемæ цы физонæггонд гогыз нывæрдта, уый æхсыныныл нæ ауæрста.

Герцог Мандарин дæр йæ фысымтæн къаддæр фыдæбæттæ не ’взарын кодта. Кæстæр æхсины лæггадгæнæг мæгуыр Æрыскъæф Мандарины хæдæттыл иту æвæрдта æмæ æвæрдта. Йæ итувæрд дзаумæттæиу ын куы ’рбахаста, уæд-иу герцог йæхи ныхъхъуынтъыз кодта, футтытæ-иу байдыдта, тъизгæ-иу скъаппы дуар байтыгъта æмæ-иу æнæхъæн галуаныл йæ хъæр айхъуыст:

– Мæлын, баххуыс мын кæнут!

Æхсин-иу æрбатахт æмæ-иу æй афарста:

– Мæ зынаргъ Мандарино, цы кодтай?

– Мæ хæдæттыл мын иту афтæ æвзæр сæвæрдтой, æмæ мын æнæамæлгæ хос нал и. Æвæццæгæн, ацы дунейы æппындæр никæйуал хъæуын.

Цæмæй æгасæй баззайа, уый тых-хæй-иу ын Кæстæр æхсин йæ мард лæджы цыллæ хæдæттæ иугай-дыгай хæссын райдыдта.

Герцог-иу скъаппы дуар сæхгæдта æмæ-иу хæдæттæ йæхиуыл барын райдыдта.

Иуцасдæры фæстæ та-иу йæ уатæй æнæхъола хъæртæ райхъуыст:

– Мæлын, фервæзын мæ кæнут!

Кæстæр æхсин та-иу æм йæ зæрдæйыл хæцгæ дугъ кæнынмæ фæцагайдта.

– Мæ зынаргъ Мандарино, цы ’рцыди?

Герцог кæсæны сæрæй ныхъхъæр кодта:

– Мæ хæдоны æрттивагдæр цæппæр фесæфти. Ныр мын ацы зæххыл фæцæрæн нал ис. Ахæм уæззау хабар зын бауромæн у.

Герцоджы æрсабыр кæныны тыххæй йын Кæстæр æхсин йæ лæджы хæдæтты цæппæртæ иууылдæр балæвар кодта. Уыцы цæппæртæ та уыдысты сызгъæрин, æвзист æмæ зынаргъ дуртæй конд.

Иу дзырдæй, хур нæма аныгуылд, афтæ Хистæр æхсинмæ йæ зынаргъ хæзнатæй ницыуал баззад. Герцог Мандарин йæ чумæдантæ амæй-ай хуыздæр дзаумайæ байдзаг кодта æмæ йæ армытъæпæнтæй йæ уæлкъухтæ райгондæй сæрфта.

Дыууæ æхсины сæ хæстæджыты зыд æмæ кæрæфæй афтæ стыхстысты, æмæ-иу сæ маст сæ хæрæфыртыл акалдтой. Мæгуыр Гыццыл Балæн мад дæр нæ уыд æмæ фыд дæр.

– Æввонгхор! – фæхъæр ыл-иу кодта Хистæр æхсин. – Ныртæккæ цæугæ æмæ дæ хынцинæгтæ скæн!

– Æз сæ скодтон...

– Иннæтæ дæр скæн! – тызмæгдæр хъæлæсæй-иу ыл схъæр кодта Кæстæр æхсин.

Гыццыл Бал-иу, мæгуырæг, иннæ хынцинæгтæ кæнынмæ араст. Алы бон дæр уыйбæрц хынцинæгтæ кодта, æмæ-иу ын цалдæр тетрады баисты. Къуыримæ-иу сæ æнæхъæн рæдзæгъд рауад.

Уазджытæ куы ’рцыдысты, уыцы бон дæр та æхсинтæ Гыццыл Балмæ фесты:

– Кæдæм дæхи рарæвдз кодтай, зивæггæнаг?

– Парчы иучысыл атезгъо кæнын мæ зæрды уыд...

– Парчы барон Апельсин тезгъо кæны. Дæ хуызæн магусатæн дзы бынат нæй. Ныртæккæ ацу æмæ дæ уроктæ сахуыр кæн!

– Æз сæ иууылдæр сахуыр кодтон.

– Райсомы уæттæ дæр сахуыр кæн!

Коммæгæс Гыццыл Бал-иу райсомы уроктæ ахуыр кæныныл дæр сбадти. Алы бон дæр уыйбæрц уроктæ ахуыр кодта, æмæ æппæт æрмæг дæр æнæчиныгмæ кæсгæйæ йæ бон радзурын уыд. Уымæй уæлдай галуаны библиотекæйы цы чингуытæ уыд, уыдон дæр ын каст фесты. Æхсинтæ-иу ын йæ къухы чиныг куы ауыдтой, уæд-иу диссаг фесты:

– Ныртæккæ чиныг йæ бынаты сæвæр, къулбадæг чи у, уый! Аскъуындзынæ йæ.

– Æнæ чиныгæй мæ уроктæ куыд сахуыр кæнон?

– Æнæчиныгмæ кæсгæйæ сæ ахуыр кæн.

Гыццыл Бал-иу йæ уатмæ ацыд æмæ ахуыр кодта, ахуыр кодта, ахуыр кодта. Кæй зæгъын æй хъæуы, æнæ чиныгæй. Фырахуырæйиу йæ сæр риссын райдыдта, æмæ та-иу ыл уæд æхсинтæ хъæр кæнын райдыдтой:

– Ды æдзухдæр рынчын вæййыс, уымæн æмæ æгæр бирæ хъуыды кæныс. Дæ хъуыды кæнын ныууадз, кæннод дæ хостыл æгæр бирæ æхца хардз кæнын хъæуы.

Иу ныхасæй, Гыццыл Балы митæй æхсинты зæрдæмæ æппындæр ницы цыд.

Гыццыл Бал цы кодтаид, уый нал зыдта æмæ йæхимæ каст тынг æнамонд.

Æнæхъæн галуаны йын уыдис иунæг æрдхорд – лæггадгæнæг Æрыскъæф. Æрмæстдæр уый тæригъæд кодта гыццыл кæсæнцæстджын лæппуйæн. Схуыссыны размæ йын-иу сусæгæй исты адджинаг æрбахаста.

Фæлæ уыцы бон сихорыл æппæт адджинæгтæ дæр барон Апельсин бахордта. Герцог Мандарины зæрдæ дæр адджинаг æрцагуырдта. Зæхмæ къухтæсæрфæн æрæппæрста, буфетмæ схызт æмæ йæ хъæлæсыдзаг ныхъхъæр кодта:

– Хæцут мыл, кæннод мæхи ардыгæй æппарын!

Фæлæ йын ацы хатт йæ хъæртæ ницы баххуыс кодтой: барон адджинæгтæ иууылдæр хæрд фæци. Мандарины хъæр æм хъуысгæ дæр никæцæй фæкодта.

Кæстæр æхсин буфеты раз йæ зонгуытыл æрлæууыд æмæ йæ цæссыг тыххæй уромгæйæ йæ уарзон хæстæгæн лæгъстæ кодта, цæмæй афтæ æрыгонæй йæхи ма бабын кæна. Кæй зæгъын æй хъæуы, исты лæварæй йын зæрдæ бавæрын дæр æмбæлди, цæмæй æрхизыныл сразы уыдаид, уый тыххæй, фæлæ æхсины рæбыны ахæмæй ницыуал баззад.

Герцог Мандарин, ницуал расайдзæн, уый куы бамбæрста, уæд бирæ лæгъстæты фæстæ синьор Помидоры æххуысæй æрхизыныл сразы.

Уыцы тæккæ уысм синьор Помидорæн фехъусын кодтой, Куысыфтæджы хæдзар, дам, фесæфт.

Кавалерæн бирæ хъуыды кæнынæн рæстæг нæ уыд: уайтагъд хъаст арвыста принц Лимонмæ, куырдта дзы, цæмæй йын рарвита ссæдз пъæлицæйаджы.

 * * *

Лимоныхъотæ фæзындысты дыккаг бон æмæ хъæуы æгъдау æрæвæрдтой: хæдзæрттыл æрзылдысты æмæ æрцахстой, кæуылдæриддæр хæст кодтой, уыдоны.

Фыццæгтимæ ахст æрцыд Сæнæфсир. Цырыхъгæнæг йемæ йæ туас рахаста, цæмæй-иу дзы, фадат ын фæуæвгæйæ, йæ къæбут аныхтаид. Фæлæ йын æй Лимоныхъотæ байстой.

– Ахæстонмæ хæцæнгарз хæссыны бар нæй! – бамбарын кодтой Сæнæфсирæн.

– Уæдæ мæ бæрзæй цæмæй ныхдзынæн?

– Дæ бæрзæй аныхын дæ куы бафæнда, уæд хицауадæй искæмæн зæгъдзынæ æмæ дын æй мах аныхдзыстæм.

Æмæ йын Лимоныхъо йæ цыргъ æхсаргардæй йæ бæрзæй ахъыдзы кодта.

Профессор Кæрдойы дæр æрцахстой.

Уый та сæм йæ хъисфæндыр æмæ сойын цырагъы тыххæй æрхатыд, мемæ хæссын, дам, мын сæ бауадзут.

– Сойын цырагъæй та цы аразыс?

– Мæ бинойнаг мын афтæ, ныггæнды, дам, талынг у, мæн та ног нотæтæ ахуыр кæнын хъæуы.

Цыбыр ныхасæй, хъæуы æппæт цæрджытæ дæр ахст æрцыдысты.

Сæрибарæй ма баззадысты æрмæстдæр дыууæйæ: Хохаг Хъæдур, уымæн æмæ уый æвдакат уыд æмæ Хъæдындз Порей, уымæн æмæ йæ не ссардтой.

Афтæмæй та Хъæдындз Порей сæхимæ уыд: йæ балкъоны æнцад æнæмæтæй бадт. Йæ рихитæй та йын бæттæн сарæзтой æмæ йыл дзаумæттæ хусмæ сауыгътой. Лимоныхъотæ гобанæмбæрзæнтæ, хæдæттæ æмæ цъындатæ ауыдтой æмæ сæ рæзты ахызтысты, хæдзары хицауыл та дзы иуы цæст дæр не ’рхæцыд.

Куысыфтæг цыди Лимоныхъойы фæстæ, æдзух-иу куыд кодта, афтæ арф улæфтытæ кæнгæйæ.

– Афтæ арæх цæмæн улæфыс? – тызмæг фарст æй бакодта афицер.

– Куыннæ улæфон арæх, цæргæцæрæнбонты кусгæйæ улæфтытæ куы ’мбырд кодтон, уæд? Алы бон дæр иу улæфт... Цалдæр мины мын баисты. Ныр сæ хъуыддаджы фæдыл хардз кæнын нæ хъæуы?!

Сылгоймæгтæй æрцахстой æрмæст сылгоймаг Куысыфтæджы. Ахæстонмæ цæуын сын куы нæ куымдта, уæд æй пъæлицæйæгтæ зæххыл æрфæлдæхтой æмæ йæ гæнахы дуары онг сыфцæй фæластой.

Кæд Лимоныхъотæ цыфæнды хинæйдзаг уыдысты, уæддæр Чиполлинойы æрцахсын сæ къухы нæ бафтыд, афтæмæй та уый быруйы сæр, Мæймæбулкъ кæй хуыдтой, уыцы чызджы фарсмæ бадт æмæ пъæлицæйæгты митæм мæстджынæй каст.

Лимоныхъотæ сæ рæзты куы ’рбацæйцыдысты, уæд ма сæ фæрсгæ дæр бакодтой, тæссаг фыдгæнæг Чиполлинойы уæ ничи федта, зæгъгæ.

– Федтам, федтам! – æмхъæр фæкодтой дыууæйæ дæр. – Чысыл раздæр уæ афицертæй иуы худы счъилы амбæхст.

Чиполлино æмæ Мæймæбулкъ сæ худын нал баурæдтой æмæ лидзынмæ фесты.

Уыцы бон Чиполлино æмæ Мæймæбулкъ хъуыддæгтæ бæлвырд базоныны тыххæй гæнахмæ ацыдысты. Чиполлино сфæнд кодта цыфæнды зынæй дæр уацайрæгты суæгъд кæнын. Мæймæбулкъ ын зæрдæ бавæрдта алцæмæй  дæр æххуыс кæнынæй.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

      в которой Вишенка не обращает внимания на объявление
синьора Петрушки

      Замок графинь Вишен стоял на вершине холма. Его окружал огромный парк. У ворот парка висело объявление, на одной стороне которого было написано: "Вход воспрещен", а на другой: "Выход воспрещен".

      Лицевая сторона объявления была предназначена для деревенских ребят, чтоб отбить у них охоту перелезать через железную ограду. А другая — оборотная — сторона была предостережением для Вишенки, чтоб ему не вздумалось как-нибудь выйти из парка и отправиться в деревню к ребятам.

      Вишенка гулял по парку один-одинешенек. Он осторожно ходил по ровным дорожкам, все время думая о том, как бы не наступить ненароком на клумбу и не растоптать грядки. Его наставник, синьор Петрушка, развесил по всему парку объявления, в которых было указано, что Вишенке разрешается и что ему запрещается. Так, у бассейна с золотыми рыбками висела надпись:

      "Запрещается Вишенке окунать руки в воду!"

      Было тут и другое объявление:

      "Запрещается разговаривать с рыбами!"

      В самой середине цветущей клумбы красовалась надпись:

      "Запрещается трогать цветы! Нарушитель будет оставлен без сладкого".

      Было здесь даже такое предостережение:

      "Тот, кто помнет траву, должен будет написать две тысячи раз слова: "Я — неблаговоспитанный мальчик".

      Все эти надписи придумал синьор Петрушка, домашний учитель и воспитатель Вишенки.

      Мальчик попросил как-то у своих высокородных теток разрешения ходить в деревенскую школу вместе с теми ребятами, которые так весело пробегали мимо замка, размахивая ранцами, словно флагами. Но синьора графиня Старшая пришла в ужас:

      — Как может граф Вишня сидеть на одной парте с каким-нибудь простым крестьянином! Это немыслимо!

      Синьора графиня Младшая подтвердила:

      — Вишни никогда не сидели на жесткой школьной скамье! Этого не было и никогда не будет!

      В конце концов Вишенке наняли домашнего учителя, синьора Петрушку, который обладал удивительным свойством выскакивать неизвестно откуда и всегда некстати. Например, если Вишенка, готовя уроки, обратит внимание на муху, которая забралась в чернильницу, чтобы тоже поучиться писать, — сейчас же, откуда ни возьмись, появится синьор Петрушка. Он развернет свой огромный платок с красными и синими клетками, громко высморкается и начнет отчитывать бедного Вишенку:

      — Несдобровать тем мальчикам, которые отрываются от своих занятий и смотрят на мух! С этого начинаются все несчастья. За одной мухой — другая, за ней — третья, четвертая, пятая... Потом эти мальчики пялят глаза на пауков, кошек, на всех прочих животных и, конечно, забывают готовить уроки. Но ведь тот, кто не учит уроков, не может стать благонравным мальчиком. Неблагонравному мальчику не бывать благонадежным человеком. А неблагонадежные люди рано или поздно попадают в тюрьму. Итак, Вишенка, если ты не хочешь окончить свои дни в тюрьме, не смотри больше на мух!

      А если Вишенка возьмет после уроков альбом, чтобы порисовать немножко, — глядь, синьор Петрушка опять тут как тут. Он медленно разворачивает клетчатый платок и снова заводит свое:

      — Несдобровать тем мальчикам, которые теряют время на бумагомарание! Кем они станут, когда вырастут? В лучшем случае — малярами, теми грязными, плохо одетыми бедняками, которые по целым дням малюют узоры на стенах, а потом попадают в тюрьму, как того и заслуживают! Вишенка, разве ты хочешь угодить в тюрьму? Подумай, Вишенка!

      Боясь тюрьмы, Вишенка прямо не знал, за что ему приняться.

      К счастью, иной раз синьору Петрушке случалось немного поспать или посидеть в свое удовольствие за бутылочкой виноградной водки. В эти редкие минуты Вишенка был свободен. Однако синьор Петрушка и тут ухитрялся напомнить Вишенке о себе: повсюду были развешаны его поучительные надписи. Это давало ему возможность подремать лишний часок. Отдыхая под тенистым деревом, он был уверен, что его воспитанник не теряет времени даром и, гуляя по парку, усваивает полезные наставления.

      Но когда Вишенка проходил мимо этих объявлений, он обычно снимал очки. Таким образом, он не видел того, что было написано на дощечках, и мог спокойно думать о чем хотел.

      Итак, Вишенка гулял по парку, предаваясь своим мыслям. Как вдруг он услышал, что кто-то зовет его тоненьким голоском:

      — Синьор Вишенка! Синьор Вишенка!

      Вишенка обернулся и увидел за оградой мальчика примерно одних с ним лет, бедно одетого, с веселым и смышленым лицом. За мальчиком шла девочка лет десяти. Волосы у нее были заплетены в косичку, которая была похожа на хвостик редиски.

      Вишенка вежливо поклонился и сказал:

      — Здравствуйте, синьоры! Я не имею чести знать вас, но знакомство с вами будет мне весьма приятно.

      — Так почему же вы не подойдете поближе?

      — К сожалению, не могу: тут у нас вывешено объявление о том, что мне запрещено разговаривать с детьми из деревни.

      — Да мы и есть дети из деревни, а ведь вы с нами уже разговариваете!

      — А, в таком случае я сейчас к вам подойду!

      Вишенка был очень благовоспитанный и застенчивый мальчик, но в решительные минуты умел действовать смело, без оглядки. Он двинулся напрямик по траве, позабыв, что топтать ее запрещается, и подошел к самой решетке ограды.

      — Меня зовут Редиска, — представилась девочка. — А вот это Чиполлино.

      — Очень приятно, синьорина. Весьма рад, синьор Чиполлино. Я о вас уже слышал.

      — От кого же это?

      — От кавалера Помидора.

      — Ну, так, наверно, он ничего хорошего обо мне не сказал.

      — Конечно, нет. Но именно потому я и подумал, что вы, должно быть, замечательный мальчик. И вижу, что не ошибся.

      Чиполлино улыбнулся:

      — Ну и чудесно! Так почему же мы так церемонимся и говорим на "вы", словно старые придворные? Давай на "ты"!

      Вишенка сразу вспомнил надпись на дверях кухни, которая гласила: "Никому не говорить "ты"!" Это объявление учитель вывесил после того, как застал однажды Вишенку и Земляничку за дружеской беседой. Тем не менее Вишенка решил нарушить теперь и это правило. Он весело ответил:

      — Согласен. Будем на "ты".

      Редиска была ужасно довольна:

      — А что я тебе говорила, Чиполлино? Видишь, Вишенка очень славный мальчик!

      — Благодарю вас, синьорина, — сказал Вишенка с поклоном. Но тут же, покраснев, добавил просто: Спасибо, Редисочка!

      Все трое весело засмеялись. Сначала Вишенка улыбался лишь уголком рта, не забывая наставлений синьора Петрушки, который не раз говорил, что благовоспитанным мальчикам смеяться вслух не подобает. Но потом, услышав, как громко хохочут Чиполлино и Редиска, он тоже начал смеяться от всего сердца.

      Такого звонкого и веселого хохота никогда еще не слыхивали в замке.

      Обе благородные графини в эту минуту сидели на веранде и пили чай.

      Синьора графиня Старшая услышала взрывы смеха и промолвила:

      — Я слышу какой-то странный шум!

      Синьора графиня Младшая кивнула головой:

      — Я тоже слышу какие-то звуки. Должно быть, это дождь.

      — Осмелюсь заметить вам, сестрица, что никакого дождя нет, — поучительно изрекла синьора графиня Старшая.

      — Нет, так будет! — решительно возразила синьора графиня Младшая и посмотрела на небо, чтобы найти там подтверждение своим словам.

      Однако небо было таким чистым, словно его подмели и обмыли пять минут назад. На нем не виднелось ни одного облачка.

      — Я думаю, что это шумит фонтан, — снова начала синьора графиня Старшая.

      — Наш фонтан не может шуметь. Вам же известно, что в нем нет воды.

      — Очевидно, садовник его починил.

      Помидор тоже услышал странный шум и взволновался.

      "В подземелье замка, — подумал он, — сидит много арестованных. Надо быть настороже, а то как бы чего не вышло!"

      Он решил обойти парк и вдруг позади замка, там, где проходила дорога на деревню, наткнулся на всех троих ребят, которые весело болтали между собой.

      Если бы разверзлось небо и оттуда на землю посыпались ангелы, кавалер Помидор не был бы так поражен.

      Вишенка топчет траву! Вишенка по-приятельски беседует с двумя оборванцами!.. Да мало того: в одном из этих двух оборванцев синьор Помидор сразу же узнал мальчишку, который заставил его недавно проливать горькие слезы!

      Кавалер Помидор пришел в бешенство. Лицо его так запылало, что если бы поблизости оказались пожарные, они бы немедленно подняли тревогу.

      — Синьор граф! — завопил Помидор не своим голосом.

      Вишенка обернулся, побледнел и прижался к решетке.

      — Друзья мои, — прошептал он, — бегите, пока Помидор еще далеко. Мне-то он ничего не посмеет сделать, а вам несдобровать! До свидания!

      Чиполлино и Редиска помчались со всех ног, но долго еще слышали за собой неистовые крики кавалера.

      — На этот раз, — со вздохом сказала Редиска, — наш поход не удался!

      Но Чиполлино только улыбнулся:

      — А по-моему, сегодня очень удачный день. У нас появился новый друг, а это уже немало!

      Оставшись один, этот новый друг, то есть Вишенка, ждал неминуемой головомойки, самого сурового возмездия от синьора Помидора, от синьора Петрушки, от синьоры графини Старшей, от синьоры графини Младшей, от барона Апельсина и герцога Мандарина.

      Оба знатных родственника давно уже поняли, что всякий, кто изводит Вишенку, доставляет этим удовольствие его теткам графиням, и не упускали случая кольнуть беззащитного мальчика. Ко всему этому он давно уже привык.

      Но на этот раз у Вишенки стоял комок в горле, и он с трудом сдерживал слезы. Его ничуть не пугали все эти крики, укоры, угрозы. Какое дело было ему до пронзительных визгов обеих графинь, до скучных нравоучений синьора Петрушки и беззубых насмешек герцога Мандарина! И все-таки он чувствовал себя очень несчастным. В первый раз в жизни он нашел друзей, впервые вдоволь наговорился и посмеялся от всего сердца — и вот теперь он снова один...

      С той минуты, как Чиполлино и Редиска сбежали вниз с холма, они пропали для него навсегда. Увидит ли он их когда-нибудь? Чего бы только Вишенка не отдал, чтобы опять быть вместе с ребятами там, на свободе, где нет объявлений и запрещений, где можно бегать по траве и рвать цветы!

      В первый раз в жизни Вишенка ощутил в сердце ту странную нестерпимую боль, которая называется страданием. Это было слишком много для него, и Вишенка почувствовал, что не может вынести такой муки.

      Он бросился на землю и отчаянно зарыдал.

      Кавалер Помидор поднял его, сунул под мышку, словно узелок, и пошел по аллее в замок.

 

 

ÆВДÆМ СÆР

Гыццыл Бал Басгæрдæджы хъусынгæнинаг ницæмæ ’рдардта

Бал-æхсинты галуан уыдис уæлкъуыппыл. Йæ алыфарс цы ахаста, уый иууылдæр уыди парк. Паркмæ бацæуæны æрцауыгъдæуыд хъусынгæнинаг. Йæ иуæрдыгæй фарс уыд ахæм фыст: «Мидæмæ цæуæн нæй», йæ иннæрдыгæй фарс та – «Æддæмæ цæуæн нæй».

Æддæрдыгæй фарсыл цы фыст уыд, уый гыццыл лæппуты зæрдыл лæууын кодта: æфсæйнаг быруйы сæрты хизæн нæй. Мидæджырдыгæй фыст комкоммæ хаудис Гыццыл Балмæ: хъуамæ паркæй ма рацыдаид æмæ хъæуккаг лæппутимæ ма баиу уыдаид.

Гыццыл Бал, мæгуыр, парчы иунæгæй рацу-бацу кодта. Тарсти нарæг къахвæндагæй фæиуварс уæвын æмæ хуымтæй искæцыйыл ныллæууынæй. Синьор Басгæрдæг – йæ хицау – парчы алы рæтты  хъусынгæнинæгтæ æрцауыгъта. Алкæцы дæр дзы Гыццыл Балæн амыдта, йæ бон кæнын цы у æмæ цы нæ у, уыдæттæ. Зæгъæм, сызгъæрин кæсæгтæ цы доны малы ленк кодтой, уый былгæрон уыд ахæм фыст:

«Гыццыл Балæн доны йæ къух тъыссæн нæй!»

Уым ма уыди ахæм фыст дæр:

«Кæсæгтимæ ныхасгæнæн нæй!»

Дидинджыты хуымы астæу та бакæсæн уыд ахæм фыст:

«Дидинджытæм æвналæн нæй! Уагæвæрд чи фехала, уый адджинагæй æнæхай фæуыдзæн».

Ам ма фембæлæн уыд ахæм фыстыл дæр:

«Кæрдæг чи ныссæнда, уый дыууæ мин хатты фыссын бахъæудзæн ахæм дзырдтæ: «Æз дæн æнæджелбетт лæппу».

Ацы фыстытæ æрхъуыды кодта синьор Басгæрдæг, Гыццыл Балы хæдзарон ахуыргæнæг æмæ хъомылгæнæг.

Иу хатт лæппу йæ хъæздыг сылгоймаг хæстæджытæн бамбарын кодта, цæмæй йын, сæ рæзты сæ хызынтæ тилгæ цы хъæуккаг лæппутæ фæцæуы, уыдонимæ иу скъолайы ахуыр кæныны бар раттой, фæлæ йæ Хистæр хо хъæры бын фæкодта:

– Куыд хъуамæ æрбада граф Бал цавæрдæр зæхкусджыты цотимæ иу къласы?! Уымæн уæвæн нæй!

Кæстæр графиня дæр йæ фарс фæци:

– Балтæ хъæбæр партæйыл никуыма бадтысты. Уый никуы уыд, стæй йын уæвæн дæр нæй!

Æппынфæстаг Гыццыл Балæн хæдзарон ахуыргæнæгæй баххуырстой синьор Басгæрдæджы. Уый ахæм диссаджы адæймаг уыд, æмæ-иу февзæрд, æппындæр ын-иу æнхъæл кæм нæ уыдаис æмæ йæ сæр хъæугæ дæр кæм никуы кодта,  ахæм ран. Зæгъæм, Гыццыл Бал-иу йæ уроктæ кæнгæйæ йæ чернилæдоны бындз ныггæпгæнгæ куы ауыдта – уый зæрды дæр фыссын базонын уыд – уæд-иу уыцы тæккæ уысм ахуыргæнæг йæ уæлхъус алæууыд. Йæ гобанæмбæрзæны йас чырынтæ къухмæрзæн-иу фелвæста, йæ фындз-иу хъæрæй ныххиртт кодта æмæ-иу мæгуыр Гыццыл Балыл уайдзæфтæй ралæууыд:

– Йæ уроктæ ахуыр кæныны рæстæг бындзытæм чи кæсы, уыцы лæппутæн сæ хъуыддæгтæ раппæлинаг никуыма ничи рахуыдта. Æппæт æнамонддзинæдтæн дæр сæ райдайæн ахæм вæййы. Фыццаг бындз иу вæййы. Йæ фæстæ фæзыны дыккаг, æртыккаг æмæ афтæ дарддæр... Фæстæдæр ахæм лæппутæ се ’ргом аздахынц хæлуарджытæ æмæ гæдытæм. Сæ уроктæ та, кæй зæгъын æй хъæуы, рохуаты аззайынц. Йæ уроктæ чи нæ фæахуыр кæны, уыдонæй та лæджы хуызæн лæг никуыма никæмæй рауад. Лæджы хуызæн лæг чи нæ вæййы, уымæн та йæ фæстаг ахæстонмæ цæуы. Уæдæ дæ зæрдыл бадар, Гыццыл Бал: кæд дæ ахæстонмæ бахауын нæ фæнды, уæд ардыгæй фæстæмæ бындзытæм дæ цæсты кæронæй дæр макуыуал бакæс!

Гыццыл Балæн йæ зæрды ныв кæнын куы ’рæфты æмæ уый тыххæй куыддæр альбом райсы, афтæ йæ цуры ахуыргæнæгæн æнæфевзæргæ нæ вæййы. Сабыргай йæ къухмæрзæн халын райдайы æмæ та Гыццыл Балы ахуыр кæнынмæ фæвæййы:

– Ницæйаг хылымылытыл йæ рæстæг чи хардз кæны, уыцы лæппуты уавæр дæр хуыздæр нæу. Цытæ сæ хъуамæ рауайа, куы сдынджыр уой, уæд? Хуыздæр-хуыздæр – ахорджытæ, бон-сауизæрмæ чъизи дарæсы агъуысты къултæ чи хъулæттæ кæны, ахæм ахорджытæ. Уыдонæн дæр сæ царды фæстаг бонтæ ахæстоны æрвитгæ æрцæуы, уымæн æмæ хуыздæр аккаг нæ вæййынц. Гыццыл Бал, мæ хуры чысыл, зæгъ-ма, дæ хорзæхæй, ахæстонмæ бахауын дæ фæнды? Мæ ныхæстыл хорз ахъуыды кæн.

Ахæстонæй тæрсгæйæ Гыццыл Бал, цы кодтаид, уый нал зыдта, уымæн æмæ цæмæфæнды куы бавнæлдтаид, уæддæр тарст, ахуыргæнæджы зæрдæмæ йын куы нæ фæцæуа, уымæй.

Йæ амондæн-иу Басгæрдæг æгæр афынæй кæнæ та-иу арахъхъ нуазыныл фæци, æмæ-иу уыцы рæстæг Гыццыл Бал йæ риуыдзаг сулæфыд. Фæлæ-иу ахæм заман дæр йæхи бынтон сæрибарыл нæ нымадта, уымæн æмæ йæ алыфарс фыстытæй акъахдзæфгæнæн нæ уыд. Уыдонæй йæ алкæцыдæр цæуылдæр домдта. Ахуыргæнæг-иу уыдоныл йæ зæрдæ даргæйæ иу сахаты бæрц фынæй дæр акодта. Бæласы бын-иу йæ фæллад куы уагъта, уæд æнхъæл уыд, йæ хъомылгæнинаг фыстыты домæнтæ æххæст кæны, зæгъгæ.

Фæлæ-иу Гыццыл Бал, цæмæй парчы цы фыстытæ уыд, уыдон ма уыдтаид, уый тыххæй-иу йæ кæсæнцæстытæ систа æмæ-иу æндæр хъуыдытыл фæци.

Мæнæ та ныр дæр парчы тезгъо кæны æмæ йæхи хъуыдыты аныгъуылд. Æваст йæ хъустыл ауад кæйдæр цъæхснаг хъæлæс:

– Синьор Гыццыл Бал! Синьор Гыццыл Бал!

Гыццыл Бал фæстæмæ фæкаст æмæ быруйы æдде ауыдта, бызгъуыртæ дарæс кæуыл уыд, йæхи карæн ахæм хурдзæсгом лæппуйы. Лæппуйы фæдыл уади, иу-дæс азы кæуыл цыдаид, ахæм чызг. Йæ дзыккуйы быд уыди мæймæбулчъы къæдзилы хуызæн.

Гыццыл Бал сæм йæ сæрæй уæздан куывд акæнгæйæ сдзырдта:

– Æгас цæут, синьортæ! Сымахимæ зонгæ нæ дæн, фæлæ, куы базонгæ уаиккам, уæд мын тынг æхсызгон уаид.

– Æмæ нæм уæд хæстæгдæр цæуыннæ ’рбацæуыс?

– Стыр хъыгагæн, афтæ бакæнын мæ бон нæу: мæ цуры, хъусынгæнинаджы цы фыстытæ ис, уыдон мæ хъæуккаг сывæллæттимæ дзурын дæр нæ уадзынц.

– Мах дæр хъæуккаг сывæллæттæ стæм æмæ немæ куы дзурыс.

– Кæд æцæг стут хъæуккаг сывæллæттæ, уæд уæм ныртæккæ бацæудзынæн.

Гыццыл Бал хæрзæгъдау æмæ æфсæрмыгæнаг лæппу уыд, фæлæ-иу, кæм бахъуыд, уым архайдта ныфсджын æмæ æнæфæстæмæ кæсгæйæ. Кæрдæг ссæндæн кæй нæй, ууыл дæр нал ахъуыды кодта, фæлæ комкоммæ сывæллæттæм алæгæрста. Быруйы тæккæ æмбуар куы ’рлæууыд, уæд гыццыл чызг загъта:

– Мæнæн мæ ном хуыйны Мæймæбулкъ, мæнæ амæн та – Чиполлино.

– Тынг æхсызгон мын у, синьоринæ. Æхсызгон мын у, синьор Чиполлино. Дæ кой ма фехъуыстон.

– Кæмæй?

– Кавалер Помидорæй.

– Уæдæ дын уый мæн тыххæй хорзæй ницы загътаид.

– Кæй зæгъын æй хъæуы, ницы. Кæд дæ фыдгой кодта, уæддæр, мæнмæ гæсгæ, хъуамæ ды хорз адæймаг уай. Стæй, куыд уынын, афтæмæй нæ рæдийын.

Чиполлино йæ мидбылты бахудгæйæ сдзырдта:

– Æгайтма.

– Нæ дын загътон, Чиполлино,– загъта Мæймæбулкъ,– Гыццыл Бал хорз лæппу у, зæгъгæ?

– Арфæ дын кæнын, синьоринæ,– загъта Гыццыл Бал æмæ йын йæ сæрæй акуывта. Цæмæдæр гæсгæ фæсырх æмæ ма йæ ныхасмæ бафтыдта: – Бузныг, Мæймæбулкъ!

Æртæйæ дæр ныххудтысты. Гыццыл Бал иннæты хуызæн хъæрæй нæ ныххудт, уымæн æмæ дзы Басгæрдæджы ныхæстæ рох нæ уыдысты. Уый куыд дзырдта, афтæмæй, дам, лæппуйæн хъæрæй худын аив нæу. Фæлæ, Чиполлино æмæ Мæймæбулкъ куыд хъæрæй худтысты, уый куы федта, уæд уый дæр йæ зæрдæйы фæндон худын райдыдта.

Ацы галуаны афтæ хъæрæй никуыма ничи худт.

Уыцы рæстæг дыууæ æхсины бадтысты верандæйы æмæ цымдтой цай.

Хистæр æхсин худын айхъусгæйæ сдзырдта:

– Кæцæйдæр мæ хъустыл æнахуыр уынæр ауад.

Кæстæр æхсин йæ сæр разыйы тылд бакæнгæйæ сдзырдта:

– Мæнæн дæр. Кæд, мыййаг, къæвда уарын райдыдта.

– Цы, уый зоныс, мæ хойы хай? Уым къæвдайæн йæ кой дæр нæй, – загъта Хистæр æхсин.

– Нырма нæма ис, фæлæ уыдзæн! – йæ ныхмæ хъæддых фæлæууыд Кæстæр æхсин æмæ йæ ныхæсты рæстдзинад бафидар кæныны ныфсæй арвмæ скаст.

Фæлæ цыма арв ныртæккæ ныхсадæуыд, уый хуызæн цъæхцъæхидæй æрттывта.

– Мæнмæ гæсгæ, уый цыхцырæджы уынæр у, – загъта та Хистæр æхсин.

– Мах цыхцырæг уынæр нæ кæны. Хорз æй куы зоныс, дон дзы кæй нæй.

– Æвæццæгæн æй дыргъдонмæзилæг сцалцæг кодта.

Помидоры хъустыл дæр æнахуыр уынæр ауад æмæ йæхинымæр катайы бацыд.

«Галуаны бын ныггæнды бирæ ахст адæм ис, æмæ уыдон ма сызмæнтæнт», – ахъуыды кодта йæхинымæр æмæ сфæнд кодта парчы алыфарс æрзилын. Галуаны чъылдыммæ куы бахæццæ, уæд, хъæумæ цы фæндаг цыд, уым хъæлдзæг ныхасгæнгæ баййæфта æртæ сывæллоны.

Помидор арвы дуар гомæй куы федтаид, уæддæр æм афтæ диссаг нæ фæкастаид. Кæд æмæ Гыццыл Бал йæ къæхты бын ссæста кæрдæг. Ноджы хъæлдзæг ныхас кодта цавæрдæр дыууæ сæмпæрчъиимæ!.. Стæй дзы иу куы разынид, æрæджы йын йæ цæстысыгтæ чи фæкалын кодта, уыцы лæппу!

Кавалер Помидоры сæрра уæвынмæ бирæ нал хъуыд. Йæ цæсгом афтæ сыгъди, æмæ йæ цуры сыгъдхуыссынгæнджытæ куы фæуыдаиккой, уæд æнæмæнг фæдис систаиккой, æгас дунейыл зынг сирвæзынæй тæссаг у, зæгъгæ.

– Синьор граф! – нырдиаг кодта Помидор.

Гыццыл Бал фæстæмæ фæкаст, цикъæйау афæлурс æмæ йæхи бырумæ нылхъывта.

– Мæ хæлæрттæ, – ныллæг хъæлæсæй сдзырдта Гыццыл Бал. – Цалынмæ Помидор нæма ’рбахæццæ, уæдмæ лидзгæут. Мæныл йæ бон нæ цæуы, фæлæ сымах бафхæрдзæн! Хæрзбон!

Чиполлино æмæ Мæймæбулкъ лидзынмæ фесты. Дзæвгар рæстæг ма сæ хъусыл кавалеры æрра хъæртæ уади.

– Ацы хатт нæ балц нæ фæрæстмæ, – загъта Мæймæбулкъ æмæ арф ныуулæфыд.

Чиполлино йæ мидбылты бахудгæйæ загъта:

– Мæнмæ гæсгæ та – фæрæстмæ. Фæзынди нын ног хæлар. Уый та гыццыл хъуыддаг нæу!

Иунæгæй чи баззад, уыцы ног хæлар, ома Гыццыл Бал, æнхъæлмæ каст стыр æфхæрдмæ. Йе ’фхæрджытæ та дзæвгар уыдысты: синьор Помидор, синьор Басгæрдæг, Хистæр синьорæ, Кæстæр синьорæ, барон Апельсин æмæ герцог Мандарин.

Гыццыл Балмæ исчи исты аипп куы ссары, аххосджын кæм нæ вæййы, уым дæр æй азымджын куы рахоны, уæд уымæй хъæздыг æхсинтæн æхсызгондзинад æрхæссы. Хистæр æмæ йæ Кæстæр синьорæ ахæм заман уайдзæфты бын фæкæнынц. Гыццыл Бал сыл, мæгуыр, сахуыр æмæ та рагацау йæхи æлхысчъытæ æмæ рæхуыстытæм хъусынмæ æрцæттæ кодта, фæлæ йæхиуыл хæцын нæ бафæрæзта. Йæ кæуын йæ хъуырмæ схæццæ, йæ цæссыгтæ æркæлынæввонг уыдысты. Раст зæгъын хъæуы, сæ хъæртæ, уайдзæфтæ æмæ æртхъирæнтæй сын ницæмæй тарст. Дыууæ æхсины цъæхахст, синьор Басгæрдæджы æнкъард зондамындтытæ æмæ герцог Мандарины къуымых æлхысчъытæ æрдумæ дæр нæ дардта, фæлæ уæддæр йæхимæ тынг æнамонд каст. Кæдæй-уæдæй йæхицæн æмбæлттыл фæхæст, семæ йæ зæрдæйы дзæбæхæн фæныхæстæ кодта, цас æй фæндыд, уый бæрц фæхудт æмæ та хæрзиунæгæй аззад...

Чиполлино æмæ Мæймæбулкъ къуыбырыл дæлæмæ дугъ радтой æмæ сæ фæд æрбайсæфт. Кæд ма сæ фендзæни – Хуыцау йæ зонæг. Чи зоны, æппындæр макуыуал фембæлой. Йæхинымæр тæхуды кодта, ногæй ма, алыхузон хъусынгæнинæгтæ кæм нæй, цы дæ фæнды, уый кæнын кæм уадзынц, кæрдæгыл тæхæн æмæ дидинджытæ тонæн кæм ис, ахæм сæрибар ран фембæлынмæ. Гыццыл Бал зæрдæйæ банкъардта, йæ ном хъизæмар кæмæн хуыйны, ахæм низ. Уыцы низæн уыд тынг зын быхсæн, æмæ гыццыл Бал зæххыл дæлгоммæ бахауд æмæ йе ’мыр кæуын райхъуыст.

Кавалер Помидор æй систа æмæ йæ йæ дæларм йæ галуанмæ ахаста.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

 Как прогнали из замка доктора Кашнапа

      Вишенка проплакал целый вечер. Герцог Мандарин только и делал, что поддразнивал его.

      — Наш юный граф весь изойдет слезами, — говорил он. — От Вишенки разве только косточка останется!

      У барона Апельсина, как это бывает у некоторых очень толстых людей, еще сохранилось немного добродушия. Чтобы утешить Вишенку, он предложил ему кусочек своего торта. Правда, очень маленький кусочек, всего одну крошку. Но, принимая во внимание прожорливость барона, следует оценить его щедрость. Зато обе графини не только не пытались утешить Вишенку, а даже издевались над его слезами.

      — Наш племянник может заменить собой испорченный фонтан в парке! — говорила синьора графиня Старшая.

      — Фонтан слез! — смеялась синьора графиня Младшая.

      — Завтра, — пригрозил лишенке синьор петрушка, — я заставлю тебя написать три тысячи раз: "Я не должен плакать за столом, ибо я мешаю пищеварению взрослых".

      Когда наконец стало ясно, что Вишенка не собирается перестать плакать, его отправили в постель.

      Земляничка пыталась, как умела, успокоить бедного мальчика, но ничто не помогало. Девушка так огорчилась, что и сама стала плакать вместе с ним.

      — Сейчас же перестань реветь, негодная девчонка, — пригрозила синьора графиня Старшая, — не то я тебя выгоню!

      От горя Вишенка даже заболел. У него начался такой озноб, что под ним тряслась кровать, а от его кашля дрожали в окнах стекла.

      В бреду он все время звал:

      — Чиполлино! Чиполлино! Редиска! Редиска!

      Синьор Помидор заявил, что ребенок, видимо, заболел оттого, что его до смерти напугал опасный преступник, который бродит в окрестностях замка.

      — Завтра же я прикажу его арестовать, — сказал он, чтобы успокоить больного.

      — О нет, нет, пожалуйста не надо! — всхлипывал Вишенка. — Арестуйте лучше меня, бросьте меня в самое темное и глубокое подземелье, но не трогайте Чиполлино. Чиполлино такой хороший мальчик. Чиполлино — мой единственный, мой настоящий Друг!

      Синьор Петрушка испуганно высморкался:

      — Ребенок бредит. Очень тяжелый случай!..

      Послали за самыми знаменитыми врачами.

      Сначала пришел доктор синьор Мухомор и прописал микстуру из сушеных мух. Но микстура ничуть не помогла. Тогда явился доктор Черемуха II заявил, что сушеные мухи очень опасны при заболеваниях такого рода и что гораздо полезнее было бы обернуть больного в простыню, пропитанную соком японской черемухи.

      Дюжину простынь перепачкали соком черемухи, но Вишенке лучше не стало.

      — По-моему, — предложил доктор Артишок, — нужно обложить его сырыми артишоками!

      — С колючками? — испуганно спросила Земляничка.

      — Обязательно, иначе лекарство не принесет пользы.

      Стали лечить Вишенку сырыми артишоками прямо с грядки: бедный мальчик кричал и подскакивал от уколов, словно с него сдирали кожу.

      — Видите, видите? — говорил, потирая руки, доктор Артишок. — У юного графа сильная реакция. Продолжайте лечение!

      — Все это вздор и чепуха! — воскликнул известный профессор, синьор Салато-Шпинато. — Какой это осел прописал артишоки? Попробуйте лечить его свежим салатом.

      Земляничка потихоньку послала за доктором Каштаном, который жил в лесу под большим каштаном. Его называли доктором бедняков, потому что он прописывал больным очень мало лекарств и платил за лекарства из собственного кармана.

      Когда доктор Каштан подошел к воротам замка, слуги не хотели его впустить, потому что он прибыл не в карете, а пешком.

      — Доктор без кареты — наверняка шарлатан и проходимец, — сказали слуги и собирались уже захлопнуть дверь перед носом у доктора, когда появился синьор Петрушка.

      Петрушка, как вы помните, всегда выскакивал неизвестно откуда. Но на этот раз он подвернулся кстати и приказал впустить врача. Доктор Каштан внимательно осмотрел больного, велел показать язык, пощупал пульс, тихо задал Вишенке несколько вопросов, а потом вымыл руки и сказал очень печально и серьезно:

      Ничего не болит у больного:
      Пульс в порядке, и сердце здорово,
      Не больна у него селезенка...
      Одиночество губит ребенка!

      — На что вы намекаете? — грубо оборвал его Помидор.

      — Я не намекаю, а говорю правду. Этот мальчик ничем не болен — у него просто меланхолия.

      — Что это за болезнь? — спросила синьора графиня Старшая.

      Она очень любила лечиться, и стоило ей услышать название какой-нибудь новой, неизвестной болезни, как она сейчас же находила ее у себя. Ведь графиня была так богата, что расходы на докторов и лекарства ее ничуть не пугали.

      — Это не болезнь, синьора графиня, — это тоска, печаль. Ребенку нужна компания, нужны товарищи. Почему вы не пошлете его играть с другими детьми?

      Ох, лучше бы уж он не говорил этого! На бедного доктора со всех сторон посыпался град упреков и оскорблений.

      — Немедленно убирайтесь вон, — приказал синьор Помидор, — не то я велю слугам вытолкать вас в шею!

      — Стыдитесь! — добавила синьора графиня Младшая. — Стыдитесь, что так гнусно злоупотребили нашим гостеприимством и доверчивостью! Вы обманом проникли в наш дом. Если б я только захотела, я могла бы подать на вас в суд за самовольное и насильственное вторжение в частные владения. Не правда ли, синьор адвокат?

      И она повернулась к синьору Горошку, который всегда оказывался поблизости, когда требовалась его помощь.

      — Разумеется, синьора графиня! Это тягчайшее уголовное преступление!

      И адвокат сейчас же пометил в своей записной книжке: "За консультацию графиням Вишням по делу о насильственном вторжении доктора Каштана в частные владения — десять тысяч лир".

 

 

ÆСТÆМ СÆР

Дохтыр Каштаны галуанæй куыд асырдтой

Гыццыл Бал æнæхъæн изæр йæ кæуынæй нæ банцад. Герцог Мандарин æй мæстæй мардта æмæ мардта:

– Не ’рыгон графы зæрдæмæ кæуын афтæ тынг фæцыд, æмæ Балæй рæхджы апп йеддæмæ ницыуал баззайдзæн!

Хæрзхуыз адæмæн сæ фылдæр фæлмæнзæрдæ вæййынц. Уыцы миниуæгæй чысыл хай фæци барон Апельсины дæр. Цæмæй йæ кæуынæй банцадаид, уый тыххæй йын йæ тъортæй иу карст авæрдта. Раст зæгъын хъæуы, тынг нарæг карст. Фæлæ, барон хæрдæй æфсис кæй нæ зыдта, уый нæ зæрдыл куы ’рлæууын кæнæм, уæд йæ хай нæ цæсты фæкадджындæр уыдзæн. Уый хыгъд ын, басабыр кæныны бæсты, дыууæ æхсины худтысты йæ цæссыгтыл.

– Нæ хæрæфырт нын нæ саст цыхцырæг баивдзæн, – загъта Хистæр синьорæ.

– Цæссыгты цыхцырæг! – худти Кæстæр синьорæ.

– Райсом дын æз, – Гыццыл Балмæ бартхъирæн кодта синьор Басгæрдæг, – æртæ мин хатты ныффыссын кæндзынæн ахæм хъуыдыйад: «Æз хъуамæ фынджы уæлхъус ма кæуон, кæннод хистæртæн сæ хæрд сæ фарсыл нæ бахæцдзæн».

Гыццыл Бал йæ кæуынæй нæ банцайдзæн, уый куы бамбæрстой, уæд æй хуыссынмæ арвыстой.

Æрыскъæф æй басабыр кæныныл архайдта, фæлæ ницы йæ бон баци, æмæ уæд чызг йæхæдæг дæр кæуын райдыдта.

– Ныртæккæ дæ кæуынæй банцай, къулбадæджы сæныкк, – фæхъæр ыл кодта Хистæр æхсин, – кæннод дæ феддæдуар кæндзынæн!

Гыццыл Бал фырмæстæй рынчыны хуызæн фæци. Ризæг ыл афтæ стыхджын, æмæ сынтæг йæ быны сдыууæрдæм. Йæ хуыфынмæ та рудзгуыты æвгты зыр-зыр цыд.

Сæнттæ цæгъдгæйæ дзырдта æмæ дзырдта:

– Чиполлино! Чиполлино! Мæймæбулкъ! Мæймæбулкъ!

Синьор Помидор куыд загъта, афтæмæй сывæллоны фæтæрсын кодта, галуаны алыфарс чи рацубацу кæны, уыцы фыдгæнæг, æмæ, дам, рынчын дæр уый тыххæй фæци.

– Тæккæ райсом æй æз æрцахсын кæндзынæн, – загъта синьор Помидор.

Уыцы ныхæстæй хъавыди рынчыны уавæр фæхуыздæр кæнынмæ.

– Нæ хъæуы, афтæ ма бакæн! – йæ кæуын тыххæй уромгæйæ загъта гыццыл Бал. – Уый бæсты фæлтау мæн æрцахсут, æппæты талынгдæр æмæ арфдæр ныггæнды мæ ныппарут, уæддæр Чиполлиномæ ма бавналут. Чиполлино тынг хорз лæппу у. Чиполлино йеддæмæ мæнæн æрдхорд нæй, æцæг æрдхорд!

Синьор Басгæрдæг фыртæссæй йæ фындз мæрзынмæ фæци.

– Сывæллон сæнттæ цæгъды, – загъта уый. – Тынг рынчын у.

Æмæ æппæты хуыздæр дохтыр-тæм арвыстой.

Фыццаг æрбацыд зокъо Бындзмар æмæ йын радта хусгонд бындзытæй хос, фæлæ йын ницы феххуыс. Уый фæстæ фæзынд Къæбырттæг æмæ загъта, ахæм рынчынæн, дам, хусгонд бындзытæй конд хосæй тынг тæссаг у. Цæмæй адзæбæх уа, уый тыххæй, дам, æй батухын хъæуы, япойнаг къæбырттæджы доны кæй стылд, ахæм гобанæмбæрзæны.

Цалдæр ахæм гобанæмбæрзæны йæ батыхтой, фæлæ уый Гыццыл Балы æнæниздзинадыл никæцырдыгæй фæзынд.

– Мæнмæ гæсгæ йын, – загъта Дæргъæццон Нас, – йæ алыфарс æрæвæрын хъæуы хом дæргъæццон настæ.

– Сындзытимæ? – тарстхуызæй бафарста Æрыскъæф.

– Æнæмæнг, кæннод ын ницы феххуыс уыдзысты.

Æмæ Гыццыл Балы дзæбæх кæнын райдыдтой, цæхæрадонæй цы дæргъæццон настæ хастой, уыдонæй. Мæгуыр лæппуйы буарыл-иу сындзджын настæ куы андзæвыдысты, уæд-иу хæрдмæ фæхауд. Цыма йын йæ царм стыгъдæуыд, уый хуызæн-иу ныцъцъæхахст ласта.

– Кæсут-ма, кæсут, куыд ын æххуыс кæнынц! – фæхъæр кодта дохтыр Дæргъæццон Нас. – Сындзытæ йæ йæ низæй фервæзын кæндзысты.

– Уыдонæй иу дæр ницы у! – фæтъæлланг ласта зындгонд дохтыр Салато-Шпинато. – Дæргъæццон настæй йæ чи дзæбæх кæнынмæ хъавы, уый каркæй зондджындæр нæу. Гыццыл Балы дзæбæх кæнын хъæуы ногтынд салатæй.

Æрыскъæф, никæмæн ницы загъта, афтæмæй арвыста, дынджыр сабæлут бæласы бын чи цард, уыцы дохтыр Сабæлутмæ. Уый канд хорз дохтыр нæ уыди, фæлæ ма уыди хорз адæймаг дæр: рынчынтæн бирæ хостæ кæй нæ лæвæрдта, стæй хостæн æхца йæхæдæг кæй фыста, уый тыххæй йæ схуыдтой мæгуырты дохтыр.

Дохтыр Сабæлут галуанмæ куы ’рбацыд, уæд æй дуаргæстæ мидæмæ нæ уагътой, уымæн æмæ, къареты нæ, фæлæ фистæгæй æрбацыд.

– Къареты цы дохтыр не ’рбацыд, уый исты дзæгъæлхæтæг уыдзæн, æндæр цы! – загътой æххуырстытæ æмæ йыл дуар рассонынмæ хъавыдысты, фæлæ уыцы рæстæг кæцæйдæр фæзынд синьор Басгæрдæг.

Кæд ма йæ хъуыды кæнут, уæд-иу Басгæрдæг æдзухдæр фæзынд, æнхъæлмæ-иу æм кæм нæ кастысты, уым. Фæлæ ацы хатт йæ фæзынд хорзырдæм фæци, уымæн æмæ дохтыры мидæмæ бауадзын кодта.

Дохтыр Сабæлут рынчыны федта, йе ’взаг ын равдисын кодта, йæ туджы æлхъывд ын сбарста. Цалдæр фарсты йæм радта, уый фæстæ йæ къухтæ ныхсадта æмæ æнкъард, фæлæ хъуыддагхуызæй загъта:

Æнæниз у рынчын, йæ зæрдæ
Нæ риссы, нæ риссы йæ уырг.

У иунæг, кæй нæ кæсы кæртæй,

Хъыгдарынц æй уыдæттæ тынг.

– Уымæй цы зæгъынмæ хъавыс? – йæ ныхас ын æрдæгыл фескъуыдта Помидор.

– Зæгъынмæ нæ хъавын, фæлæ комкоммæ зæгъын рæстдзинад. Ацы лæппумæ æппындæр ницы низ ис. Æнкъарддзинад кæд низыхаттыл банымайæн ис, уæд рынчын у уымæй. Æндæр æвзагыл дзургæйæ та – хъæрзы меланхолийæ.

– Уый та цавæр низ у? – бафарста Хистæр æхсин.

Æхсинмæ йæхи дзæбæх кæнынæй хуыздæр ницы каст. Ног, зындгонд чи нæ уыд, ахæм низы ном-иу куы фехъуыста, уæд-иу æй уайтагъд йæхимæ агурыныл фæци. Синьорæ афтæ хъæздыг уыди, æмæ хостæ æмæ дохтыртыл æхца хардз кæнынæй нæ тарст.

– Уый низ нæу, синьорæ, уый у æнкъарддзинад, æрхæндæг, хъынцъым. Сывæллон хъуамæ йе ’мгæртты, йæ хæлæртты ’хсæн рæза. Иннæ сабитимæ йæ хъазынмæ цæуыннæ арвитут?

Уыцы ныхæстæ зæгъын æй нæ хъуыд, уымæн æмæ йыл алырдыгæй уайдзæфтæй ралæууыдысты. Мæгуыр дохтырæн канд уайдзæфтæ нæ кодтой, фæлæ ма йын кодтой æфхæрæн ныхæстæ дæр.

– Ныртæккæ дæ дымгæ дæр ам куыннæуал уа, афтæ! – фæхъæр ыл кодта синьор  Помидор. – Фехъуыстай? Кæннод æххуырстытæм фæдзурдзынæн æмæ дæ де ’фцæгготæй уынджы балæууын кæндзысты!

– Худинаг дын фæуæд! – синьор Помидорæй фæстæдæр баззаинаг нæ уыди Кæстæр æхсин. – Худинаг дын фæуæд, нæ уазæгуарзондзинадæн нын æндæр аргъ кæй не скодтай, уый тыххæй. Цыдæр хинты фæрцы дын нæ галуанмæ æрбацæуын бантыст æмæ дæхи, æвзæрдæр уæвæн нæй, афтæ дарыс. Мæ сæрмæ йæ нæ хæссын, æндæр дæ, нæ бæстыхаймæ фæлывдæй кæй æрбацыдтæ, уый тыххæй тæрхондонмæ дæр раттин. Раст нæ зæгъын, синьор æвдакат? – æмæ синьор Хохаг Хъæдурмæ фæстæмæ разылд. Уымæн-иу, йе ’ххуыс кæм хъуыд, ахæм ран æнæфевзæргæ нæ уыд.

– Кæй зæгъын æй хъæуы, синьорæ графиня! Уымæй æвирхъаудæр фыдраконддзинад нæй!

Æмæ æвдакат йæ фыссæн чиныджы афыста: «Дохтыр Сабæлут кæйдæр галуанмæ кæй бабырста, уый тыххæй æхсинтæ Балтæн цы кæнгæ у, уый бацамоныны тыххæй – дæс мин лирæйы».

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

      Мышиный главнокомандующий вынужден дать
сигнал к отступлению

      Мы, конечно, хотите знать, что поделывают арестованные, то есть кум Тыква, профессор Груша, мастер Виноградинка, кума Тыквочка и другие жители деревни, которых кавалер Помидор приказал арестовать и бросить в подземелье замка.

      К счастью, профессор Груша захватил с собой огарок свечи, зная, что в подземельях бывает очень темно и полным-полно мышей. Чтобы отогнать мышей, профессор начал играть на скрипке: мыши не любят серьезной музыки. Услышав пронзительные звуки скрипки, они пустились наутек, проклиная противный инструмент, голос которого так напоминал им кошачье мяуканье.

      Однако в конце концов музыка вывела из себя не только мышей, но и мастера Виноградинку. Профессор Груша был особой меланхолического темперамента и всегда играл только грустные мелодии, от которых хотелось плакать.

      Поэтому все арестованные попросили скрипача прекратить игру.

      Но едва только наступила тишина, мыши, как вы сами понимаете, сейчас же пошли в атаку. Двигались они тремя колоннами. Главнокомандующий — генерал Мышь-Долгохвост руководил наступлением:

      — Первая колонна заходит слева и прежде всего должна захватить свечку. Но горе тому, кто посмеет ее съесть! Я — ваш генерал, и мне надлежит первому вонзить в нее зубы. Вторая колонна зайдет справа и бросится на скрипку. Эта скрипка сделана из половинки сочной груши и, должно быть, превосходна на вкус. Третья колонна ударит в лоб и должна истребить врага.

      Командиры колонн объяснили задачу рядовым мышам. Генерал Мышь-Долгохвост выехал в танке. Собственно говоря, это был не танк, а глиняный черепок, привязанный к хвостам десяти здоровенных мышей.

      Трубачи протрубили атаку, и в несколько минут битва была окончена.

      Однако сожрать скрипку мышам не удалось, так как профессор поднял ее высоко над головой. Но свеча исчезла, как будто ее ветром сдуло, и наши друзья остались в темноте.

      Исчезла и еще одна вещь, но вы узнаете потом, какая именно.

      Кум Тыква был безутешен:

      — Ох, и все это из-за меня!

      — Почему из-за тебя? — буркнул мастер Виноградинка.

      — Кабы я не вбил себе в голову, что мне нужно иметь свой домик, с нами не стряслась бы эта беда!

      — Да успокойтесь, пожалуйста! — воскликнула кума Тыквочка. — Ведь не вы же посадили нас в тюрьму!

      — Я уже старик, зачем мне дом?.. — продолжал сокрушаться кум Тыква. — Я мог бы ночевать под скамейкой в парке — там я бы никому не помешал. Друзья, пожалуйста, позовите тюремщиков и скажите им, что я подарю домик кавалеру Помидору и укажу место, где мы его спрятали.

      — Ты не скажешь им ни одного словечка! — рассердился мастер Виноградинка.

      Профессор Груша печально пощипал струны своей скрипки и прошептал:

      — Если ты откроешь тюремщикам, где спрятан твой домик, ты впутаешь в это дело и кума Чернику и...

      — Ш-ш-ш! — зашипела кума Тыквочка. — Не называйте имен: здесь и у стен есть уши!

      Все притихли и стали испуганно озираться по сторонам, но без свечки было так темно, что они никак не могли увидеть, есть ли у стен уши.

      А уши у стен и в самом деле были. Вернее, одно ухо: круглая дырка, от которой шла труба — нечто вроде секретного телефона, передававшего все, что говорилось в подземелье, прямехонько в комнату кавалера Помидора. К счастью, в эту минуту синьор Помидор не подслушивал, потому что суетился у постели больного Вишенки.

      В наступившей тишине снова послышались протяжные звуки трубы: мыши готовились повторить атаку. Они были полны решимости захватить скрипку профессора Груши.

      Чтобы напугать их, профессор приготовился дать концерт: он приложил скрипку к подбородку, вдохновенно взмахнул смычком, и все затаили дыхание.

      Ожидание длилось довольно долго; в конце концов арестованные перевели дух, а инструмент так и не издал ни звука.

      — Что, не получается? — осведомился мастер Виноградинка.

      — Ах, мыши отъели у меня половину смычка! — воскликнул Груша со слезами в голосе.

      Действительно, смычок был весь обглодан, так что от него осталось всего несколько сантиметров. Без смычка играть, конечно, нельзя было, а мыши уже перешли в наступление, испуская грозные, воинственные клики.

      — Ох, и все это из-за меня! — вздыхал кум Тыква.

      — Перестань вздыхать и помоги нам, — сказал мастер Виноградинка. — Если уж ты так хорошо умеешь вздыхать и стонать, то, наверно, умеешь и мяукать.

      — Мяукать? — обиделся кум Тыква. — Удивляюсь я тебе: кажется, серьезный ты человек, а в такую минуту шутки шутишь!

      Мастер Виноградинка не стал ему и отвечать, а так мастерски замяукал, что армия мышей остановилась.

      — Мя-а-у! Мяу! — тянул сапожник.

      — Мяу! Мяу! — жалобно вторил ему профессор. не переставая оплакивать бесславную гибель своего смычка.

      — Клянусь памятью моего покойного деда, Мыша Третьего, короля всех погребов и кладовых, что они привели сюда кота! — воскликнул генерал Мышь-Долгохвост, разом затормозив свой танк.

      — Генерал, нас предали! — завопил один из командиров колонн, подбежав к нему. — Моя колонна столкнулась с целой дивизией чердачных котов и кошек, вооруженных до зубов!

      На самом-то деле его войска не встретили ни одного кота — они только очень испугались. А у страха, как известно, глаза велики.

      Генерал Мышь-Долгохвост потер лапкой свой хвост. Когда он бывал озабочен, то всегда тер лапкой хвост, и от частого трения эта часть его тела так пострадала, что мыши-солдаты втихомолку называли своего командира генералом Бесхвостым.

      — Памятью моего покойного предка, Мыша-Долгохвоста Первого, императора всех амбаров, клянусь, что предатели поплатятся за свое коварство! А сейчас дайте сигнал к отступлению.

      Командиры не заставили его повторять приказание. Трубы заиграли отбой, и вся армия немедленно удалилась во главе с генералом Бесхвостым, который немилосердно нахлестывал мышей, тащивших его танк.

      Таким образом наши друзья мужественно отразили нападение противника.

      Поздравляя друг друга с одержанной победой, они вдруг услышали, что кто-то зовет тоненьким голоском:

      — Кум Тыква! Кум Тыква!

      — Это вы зовете меня, профессор?

      — Нет, — сказал Груша, — не я.

      — А мне послышалось, что меня кто-то кличет.

      — Кума Тыквочка, а кума Тыквочка! — снова раздался тот же голосок.

      Тыквочка обернулась к мастеру Виноградинке:

      — Мастер Виноградинка, это вы так пищите?

      — Да что с тобой? Я вовсе не думаю пищать! Я только почесываю затылок, потому что у меня в голове так и зудит одна мысль.

      — Кума Тыквочка, да отзовитесь же! — снова послышался голос. — Это я, Земляничка!

      — Да где же ты?

      — Я в комнате кавалера Помидора и говорю с вами по его секретному телефону. Вы слышите меня?

      — Да, слышим.

      — И я вас прекрасно слышу. Помидор скоро придет сюда. Меня просили вам кое-что передать.

      — Кто просил?

      — Ваш приятель Чиполлино. Он говорит, чтобы вы не тревожились. Положитесь на него. Он уж постарается освободить вас из тюрьмы. Только не говорите синьору Помидору, где находится домик Тыквы. Не сдавайтесь! Чиполлино все устроит.

      — Мы ничего никому не скажем и будем ждать! — ответил за всех мастер Виноградинка. — Но передай Чиполлино, чтобы он поторопился, потому что нас тут осаждают мыши и мы не знаем, сколько времени продержимся. Не можешь ли ты как-нибудь доставить нам свечу и спички? У нас был огарок, но его съели мыши.

      — Подождите немного, я сейчас вернусь.

      — Конечно, подождем. Куда нам деваться!

      Через некоторое время снова послышался голосок Землянички:

      — Ловите, я бросаю свечку!

      Послышался шорох, и что-то стукнуло кума Тыкву по носу.

      — Тут, тут она! — радостно закричал старик.

      В пакетике была целая сальная свечка и коробка спичек.

      — Спасибо, Земляничка! — закричали все хором.

      — До свидания, мне надо удирать: Помидор идет!

      Действительно, в этот самый миг синьор Помидор вошел в свою комнату. Увидев Земляничку, которая возилась около его секретного телефона, кавалер страшно обеспокоился:

      — Ты что тут делаешь?

      — Чищу вот эту ловушку.

      — Какую ловушку?

      — Вот эту... Разве это не мышеловка?

      Помидор вздохнул с облегчением. "Слава богу, — подумал он, — служанка так глупа, что приняла мой секретный телефон за мышеловку!"

      Он повеселел и даже подарил Земляничке бумажку от конфеты.

      — Вот держи, — сказал он великодушно, — можешь облизать эту бумажку. Она сладкая, год назад в нее была завернута карамелька с ромом.

      Земляничка поклонилась и поблагодарила кавалера:

      — За семь лет службы вы дарите мне уже третью бумажку от конфет, ваша милость.

      — Вот видишь! — пропыхтел Помидор. — Значит, я добрый хозяин. Веди себя хорошо, и ты будешь довольна.

      — Кто волен, тот и доволен, — ответила Земляничка пословицей и, еще раз поклонившись, убежала по своим делам.

      Кавалер Помидор потер руки, думая про себя: "Вот теперь я посижу у моего секретного телефона и послушаю, о чем болтают арестованные. Узнаю, наверно, много интересных вещей. Может быть, мне даже удастся открыть, где они прячут этот проклятый домик".

      Однако заключенные, которых вовремя предупредила Земляничка, услышали, что синьор Помидор подходит к слуховому отверстию, и, решив доставить ему несколько приятных минут, принялись ругать его на все корки.

      Помидора так и подмывало крикнуть: "Вот я вас!" — но в то же время ему не хотелось себя обнаружить.

      Поэтому, чтобы не слышать больше обидных слов, он счел за лучшее улечься на покой. Перед сном он плотно заткнул тряпкой свой самодельный телефон, у которого вместо трубки была самая обыкновенная воронка, какую употребляют для разлива вина в бутылки.

      А в подземелье мастер Виноградинка зажег новую свечу.

      Все посмотрели наверх и, обнаружив в углу потолка дырку от секретного телефона, всласть посмеялись над синьором Помидором, который, должно быть, лопался от злости, подслушав разговоры заключенных.

      Однако веселье длилось в тюрьме недолго. Мышьразведчик, увидев в камере свет, разнюхала, как обстоят дела, и, не тратя времени даром, помчалась с докладом к генералу Бесхвостому.

      — Ваше превосходительство, — отрапортовала она весело, — коты ушли, а у людей новая свечка!

      — Что? Свечка?

      У Бесхвостого потекли слюнки, и он облизал усы, еще сохранявшие запах и вкус первого огарка.

      — Трубите сбор! — приказал он в ту же минуту.

      Когда войско было построено, генерал Долгохвост — то есть генерал Бесхвостый — произнес пламенную речь:

      — Храбрецы! Наше подземелье в опасности. Атакуйте врага и добудьте с бою сальную свечку. Съем ее, конечно, я сам, но перед этим позволю каждому из вас по очереди облизать ее. Вперед, грызуны?

      Мыши запищали от восторга, подняли хвосты и снова ринулись в бой.

      Но на этот раз мастер Виноградинка предусмотрительно поставил свечку в маленькое углубление в стене, между двумя кирпичами, высоко от пола. Напрасно мыши пытались вскарабкаться по гладкой, скользкой стенке — им так и не удалось добраться до свечи. Самые ловкие поглодали немножко скрипку профессора Груши. Но и этим смельчакам пришлось убраться восвояси, потому что генерал Бесхвостый, разъяренный неудачей, решил прибегнуть к строгости.

      Без долгих разговоров он выстроил свое войско в шеренгу и приказал казнить каждого десятого за трусость и мародерство.

      В эту же ночь произошло неожиданное событие.

      Чиполлино, Земляничка и Редиска встретились в саду у изгороди, чтобы обсудить положение, и обсуждали его с таким жаром, что ничего не замечали вокруг.

      Не заметили они и пса Мастино, который совершал в это время свой сторожевой обход.

      Пес обнаружил ребят и накинулся на них как бешеный.

      С девчонками-то он связываться не стал, но зато сшиб с ног Чиполлино и, навалившись ему на грудь, лаял до тех пор, пока не явился синьор Помидор и не арестовал мальчика.

      Можете себе представить, как был доволен кавалер!

      — Чтобы доказать тебе мое особое расположение, — говорил он, издеваясь над Чиполлино, — я засажу тебя в особую, темную камеру. Простая тюрьма недостойна такого негодяя, как ты.

      — Сделайте одолжение! — отвечал Чиполлино не смущаясь.

      Да и мог ли он ответить иначе? Или, может быть, вы полагаете, что ему следовало заплакать и попросить пощады?

      Нет, Чиполлино был из той честной луковой семьи, которая кого угодно может заставить плакать, а сама не заплачет ни при каких обстоятельствах!

 

 

ФАРÆСТÆМ СÆР

Мыстыты сæйраг командыгæнæг йæ фæнд аивта

Сымах, кæй зæгъын æй хъæуы, бафæнддзæн, ахст адæм цы баисты, уый базонын. Кавалер Помидор кæй æрцахсын кодта æмæ ныккæнды кæй ныппæрстой, уыдон та уыдысты Куысыфтæг, профессор Кæрдо, мастер Сæнæфсир, Чысыл Куысыфтæг æмæ хъæуы иннæ цæрджытæ.

Профессор Кæрдо зыдта, ныккæндты тынг талынг æмæ бирæ мыстытæ кæй вæййы, уый æмæ йемæ æрдæгсыгъд сойын цырагъ рахаста. Цæмæй мыстыты фæтæрсын кæна æмæ сæ хуынчъыты абырой, уый тыххæй хъисфæндырæй цæгъдын райдыдта. Мыстытæн хъисфæндыры цагъд сæ уæнгæл у. Куыддæр профессоры æнгуылдзтæ фæндыры хъистæ фæцагайдтой, афтæ мыстытæ сæрбихъуырæйттæгæнгæ пыхс сæ сæрыл ахастой, уымæн æмæ сын уыцы цагъд сæ зæрдыл лæууын кодта гæдыйы уаст.

Фæлæ уыцы музыкæ удаист канд мыстыты нæ фæкодта, фæлæ ма йæ хурхынарæгмæ скодта мастер Сæнæфсиры. Профессор Кæрдойæн æнкъард зæрдæйыуаг уыд æмæ-иу æдзухдæр æрхæндæг цæгъдтытæ кодта. Чи-иу æм хъуыста, уыдонæниу сæ кæуын сæ былалгъмæ схæццæ.

Уымæ гæсгæ йæм ахст адæм æрхатыдысты, цæмæй йæ цæгъдын ныууадза.

Куыддæр профессор йæ цæгъдын фæуагъта, афтæ мыстытæ сæ хуынчъытæй рагæппытæ кодтой æмæ æртæрдыгæй лæбурын райдыдтой. Разамынд сын лæвæрдта инæлар Даргъкъæдзилджын Мыст. Йæ фыццаг бардзырд уыд ахæм:

– Фыццаг колоннæ æрбацæудзæн галиуæрдыгæй æмæ байсдзæн сойын цырагъ. Æрмæст æй хæрынвæнд чи скæна, уымæн додой йæ къона! Æз уæ инæлар дæн æмæ йыл хъуамæ мæ дæндæгтæ андзæвой. Дыккаг колоннæ æрбалæбурдзæн рахизæрдыгæй æмæ йæхи ныццæвдзæн хъисфæндырыл. Уымæн йæ фылдæр хай адджын кæрдойæ конд у æмæ хæрынмæ хорз уыдзæн. Æртыккаг колоннæ лæгæй-лæгмæ бацæудзæн знагмæ.

Колоннæты командиртæ хуымæтæджы мыстытæй алкæмæн дæр йæ хæс бамбарын кодтой. Инæлар Даргъкъæдзилджын Мыст æрбабырста танкыл. Уæвгæ уый танк нæ уыд, фæлæ гæбæрбогъ мыстыты къæдзилтæм баст дурыны саст. Хæтæлæйцæгъдджыты хъæр райхъуыст, æмæ цалдæр минутмæ тох ахицæн.

Фæлæ мыстыты бон хъисфæндыр бахæрын нæ бацис, уымæн æмæ йæ профессор йæ сæрмæ бæрзонд систа, æмæ йæм сæ бон сæххæссын нæ уыдис. Сойын цырагъы уавæр бирæ æвзæрдæр рауад: цыма йæ уаддымгæ ахаста, уый хуызæн фæцыдæр, æмæ нæ хæлæрттæ хуыдалынджы аныгъуылдысты.

Стæй ма фæцыдæр ноджыдæр иу дзаума. Цавæр, уый та фæстæдæр базондзыстут.

Куысыфтæг фырадæргæй, йæхи цы фæкодтаид, уый нал зыдта.

– Мæн аххосæй æвзарут ацы хъизæмæрттæ!

– Цæмæн дæу аххосæй? – сбустæгæнæгау ыл кодта мастер Сæнæфсир.

– Ног хæдзар аразын куы нæ сфæнд кодтаин, уæд ахæм уавæры нæ бахаудаиккат.

– Æрсабыр у, дæ хорзæхæй! – фæхъæр ыл кодта Сæнæфсиры бинойнаг. – Дæ ныхæстæм гæсгæ афтæ уайы, цыма нæ ахæстоны ды бакодтай.

– Æз зæронд дæн. Мæ иу къахæй ингæны къæсæрыл лæууын, уæд ма мæ цæй хæдзар хъуыд?! – йæхи æфхæрынæй не ’нцад Куысыфтæг. – Æппындæр никæй хъыгдардтаин, афтæмæй мæ бон уыд парчы бандоны бын æхсæвиуат кæнын. Курын уæ, хæлæрттæ, ахæстоны кусджытæм фæдзурут æмæ сын зæгъут, æз мæ хæдзар кавалер Помидорæн кæй лæвар кæнын. Кæм æй бамбæхстам, уый дæр ын бацамондзынæн.

– Уæдæ ма иу ныхас дæр дæ дзыхæй схауæд! – рамæсты йæм мастер Сæнæфсир.

Профессор Кæрдо йе ’нгуылдзтæ хъисфæндыры тæнтыл æруадзгæйæ тыхстхуызæй бафиппайдта:

– Дæ хæдзар кæм æмбæхст и, уый ахæстоны кусджытæн куы зæгъай, уæд дзы Саунæмыгмæ дæр æрхаудзæн, стæй...

– Сабыр дæ хос. Курын уæ, æмæ нæмттæ ма дзурут, – йæхи сыл сцагъта Насы бинойнаг, – ам къултыл дæр хъустæ ис!

Иууылдæр ныссабыр сты, сæ алыфарс тарстхуызæй ахъахъхъæдтой, фæлæ æнæ сойынцырагъæй афтæ талынг уыд, æмæ, къултыл хъустæ ис æви нæй, уый фенын сæ бон нæ уыд.

Уæвгæ та къултыл хъустæ уыдис. Растдæр зæгъгæйæ та – иу хъус: тымбыл хуынкъ. Уырдыгæй æддæмæ цыд сусæг телефонæнгæс хæтæл. Кавалер Помидор кæм бадт,уыцы уаты, ныггæнды цы дзырдтой, уыдон иууылдæр фехъусæн уыдис. Хуыцау хорз, æмæ уыцы рæстæг синьор Помидор уым нæ уыд, уымæн æмæ рынчын Гыццыл Балы алыфарс дыууæрдæм кодта.

Ныггæнды сабырдзинад фехæлдта хæтæлы уынæр. Мыстытæ сæхи æрцæттæ кодтой ног ныббырстмæ. Цыфæндыйæ дæр сæ зæрды уыд профессор Кæрдойы хъисфæндыр байсын.

Цæмæй сæ фæтæрсын кæна, уый тыххæй профессор йæхи æрцæттæ кодта концерт раттынмæ. Йæ хъисфæндыр йæ роцъомæ фæбыцæу кодта æмæ æрдын хъистыл æруадзгæйæ йæ улæфт ныуурæдта.

Æнхъæлмæ кæсын бахъуыд дзæвгар. Ахст адæм фенхъæлмæ кастысты, фæлæ музыкæйы иу зæл дæр нæ райхъуыст.

– Ницы дзы уайы? – бафарста мастер Сæнæфсир.

– Мыстытæ мын ме ’рдыны ’мбис бахсыдтой! – райхъуыст Кæрдойы кæуын хъæлæс.

Æцæгæйдæр, æрдын æхсыд разынд. Æнæхъæнæй ма дзы баззад æрмæстдæр цалдæр сантиметры. Æнæ æрдынæй та, кæй зæгъын æй хъæуы, цæгъдæн нæ уыд. Уыцы рæстæг мыстытæ уыдысты сæ тæккæ бырсгæйæ. Хъуыстысты сæ тызмæг æртхъирæнтæ.

– Мæн тыххæй сты ацы хъизæмæрттæ иууылдæр! – ногæй та йæхи ’фхæрынмæ фæци Куысыфтæг.

– Ныууадз ма дæ тъизын, уый бæсты истæмæй феххуыс кæн, – сбустæ йыл кодта мастер Сæнæфсир. – Тъизын чи зоны, уый гæдыйы уаст кæнын дæр зондзæн.

– Гæдыйы уаст кæнын? – тæргайхуызæй бафарста Куысыфтæг. – Дæ ныхæстæ мæ дисы бафтыдтой. Ахæм уавæры бахаудыстæм, дæуæн та дæ зæрдæ хъазын æрцагуырдта.

Мастер Сæнæфсир исты дзуапп раттыны бæсты гæдыйау ныууасыд, æмæ мыстыты æфсад дзыхълæуд фæкодта.

– Миау! Ми-ау! – даргъгомау айвæзта цырыхъгæнæг.

– Миау! Ми-ау! – сфæзмыдта йæ профессор. Йæ зæрдыл та йæ хъисфæндыры æрдын æрбалæууыд, æмæ йæ кæуын йæ былалгъмæ схæццæ.

– Мæ мард фыды фыд Мыст Æртыккæгæм уыди æппæт уæрмытæ æмæ къæбицты къарол, æмæ уын уымæй сомы кæнын, уыдон семæ æрбахастой гæды! – фæхъæр кодта инæлар Даргъкъæдзилджын Мыст æмæ йæ танк æваст фæурæдта.

– Инæлар, гадзрахатæй ныл рацыдысты! – йæ цурмæ батæхгæйæ фæхъæр кодта колоннæты командиртæй иу. – Мæ колоннæ хæрхæмбæлд фæци цары цæрæг гæрзифтонг гæдыты дивизиимæ.

Уæвгæ та йе ’фсæдтæ иу гæдыйыл дæр нæ фембæлдысты, тæрсгæ та, уæвæн куыд нæй, афтæ тынг фæкодтой. Тасæн та, зындгонд куыд у, афтæмæй уыджы цæстытæй стырдæр цæстытæ ис.

Инæлар Даргъкъæдзилджын Мыст йæ къахæй йæ къæдзил æрфасæгау кодта. Зын уавæры-иу куы бахауд, уæд-иу æдзухдæр йæ къахæй йæ къæдзил сæрфта. Афтæ æгæр арæх кæй кодта, уый къæдзилыл дæр фæзынд: кæм æй хафта, уым сгæмæх, æмæ салдат-мыстытæ сæ командиры фæсаууонмæ Æнæкъæдзил инæлар хуыдтой.

– Æппæт амбарты император мæ мард фыдæл Даргъкъæдзилджын Мыст Дыккæгæмæй уын сомы кæнын, гадзрахатæй рацæуджытæ сæ фыдраконддзинады тыххæй карз æфхæрд кæй баййафдзысты, уый тыххæй. Ныр та æфсæдтæн фехъусын кæнут, æмæ фæстæмæ раздæхой.

Командиртæ рæвдз февнæлдтой бардзырд æххæст кæнынмæ. Хæтæлтæ ныууасыдысты, æмæ æфсад иугуырæй дæр, сæ сæргъы Даргъкъæдзилджын инæлар, афтæмæй фæстæмæ фефсæрстой. Инæлар, танк цы мыстытæ ластой, уыдоныл æнауæрдон цæфтæй ралæууыд æмæ æфсæдты разæй алæгæрста.

Афтæмæй нæ хæлæрттæ мыстыты ныббырстæн радтой аккаг ныхкъуырд.

Сæ уæлахизы тыххæй кæрæдзийæн куыд арфæтæ кодтой, афтæ сæ хъустыл ауад æнахуыр лыстæг хъæлæс:

– Ус-Куысыфтæг! Ус-Куысыфтæг!

– Ды мæм дзурыс, профессор?

– Нæ-а, – загъта Кæрдо, – æз дæм нæ дзырдтон.

– Мæнмæ та афтæ фæкаст, цыма мæм чидæр дзырдта.

– Ус-Куысыфтæг! Ус-Куысыфтæг! – ногæй та райхъуыст æрдæбоны хъæлæс.

Ус-Куысыфтæг Сæнæфсирмæ фæстæмæ ракаст æмæ йæ бафарста:

– Сæнæфсир, уый ды цъыс-цъыс кæныс?

– Уый та дын цавæр ныхас у? Мæнæн цъыс-цъыс кæнын мæ зæрды кæрон дæр нæй. Æз мæ къæбут аных-аных кæнын, уымæн æмæ мæ сæры цы æнахуыр хъуыды сæвзæрд, уый мæ хъыдзы кæнынæй не ’нцайы.

– Ус-Куысыфтæг, кæдæй нырмæ дæм дзурын, ды та мæ хъуыды дæр нæ кæныс! – ногæй та райхъуыст æрдæбоны хъæлæс. – Уый æз дæн, Æрыскъæф.

– Æмæ кæм дæ?

– Кавалер Помидоры уаты. Дзургæ дæр дæм уый сусæг телефонæй кæнын. Хъусут мæ?

– Хъусæм дæ, хъусæм.

– Æз дæр уæ тынг хорз хъусын. Помидор тагъд æрбацæудзæн. Дæуæн мæ иу хабар фехъусын кæнын бафæдзæхстой.

– Чи?

– Дæ хæлар Чиполлино. Ма, дам, тыхсут. Мæныл, дам, уæ зæрдæ дарут. Уый бацархайдзæн сымах ахæстонæй рауадзыныл. Æрмæст Куысыфтæджы хæдзар кæм ис, уый синьор Помидорæн ма зæгъут. Фидар лæуут! Чиполлинойыл уæ зæрдæ дарут.

– Мах никæмæн ницы зæгъдзыстæм. Æнхъæлмæ кæсдзыстæм! – се ’ппæты тыххæй дæр дзуапп радта Сæнæфсир. – Чиполлинойæн бамбарын кæн, цæмæй рæвдздæр архайа, кæннод нæм ам мыстытæ лæбурынц, æмæ бæрæг нæу, кæдмæйы фаг суыдзыстæм, уый. Дæ бон нын сойын цырагъ æмæ спичкæтæ ссарын нæу? Уыдис нæм бæргæ, фæлæ нын сæ мыстытæ бахордтой.

– Чысыл мæм банхъæлмæ кæсут, æз – ныртæккæ...

– Фæлæудзыстæм дæм, кæй зæгъын æй хъæуы. Цы хъуамæ фæуæм?

Иуцасдæры фæстæ та райхъуыст Æрыскъæфы хъæлæс:

– Мæнæ уын сойын цырагъ. Рацахсут æй!

Уынæр райхъуыст, æмæ Куысыфтæджы фындзыл цыдæр суад.

– Мæнæ и, мæнæ! – фырцинæй фæхъæр кодта зæронд.

Тыхтоны уыд сойын цырагъ æмæ спичкæты къопп.

– Бузныг, Æрыскъæф! – арфæ ракодтой æмхуызонæй.

– Фенынмæ уал, мæн лидзын хъæуы: Помидор æрбацæуы!

Æмæ, æцæгæйдæр, уыцы тæккæ уысм синьор Помидор йæ уаты къæсæрæй бахызт. Æрыскъæфы йæ сусæг телефонимæ архайгæ куы ’рбаййæфта, уæд йæ маст рафыхт:

– Уым цы кусыс?

– Къæппæг сæрфын.

– Цавæр къæппæг?

– Мæнæ... Ай мыстахсæн къæппæг нæу?

Помидор æхсызгонæй сулæфыд. «Хуыцауæн табу, – ахъуыды кодта йæхинымæр, – лæггадгæнæг ахæм æдылы у, æмæ сусæг телефонæй къæппæгæй чи кæцы у, уый не ’взары».

Дзæвгар фæхъæлдзæгдæр, суанг ма Æрыскъæфæн къафетты цъар дæр балæвар кодта.

– Хæц, – стыр хорздзинад ракæнæгау загъта Помидор: – Ацы гæххæтт дæ бон сдæрын у. Афæдзы размæ дзы карамель къафетт ромимæ тыхт уыд, æмæ адджын у.

Æрыскъæф ын йæ сæрæй акуывта æмæ йын раарфæ кодта:

– Авд азы дын лæггад кæнын æмæ мын ахæм гæххæтт æртыккаг хатт лæвар кæныс.

– Куыд уыныс, афтæмæй æз хорз хицау дæн, – загъта Помидор. – Дæхи хорз куы дарай, уæд мæ æдзухдæр разы уыдзынæ.

– Сæрибар чи вæййы, разы дæр уый вæййы, – дзуапп ын радта Æрыскъæф æмæ йæ хъуыддæгтæ кæнынмæ азгъордта.

Кавалер йæ къухтæ аууæрста æмæ йæхинымæр ахъуыды кодта: «Ныр мæ сусæг телефоны цур æрбаддзынæн æмæ, ахæстоны цытæ дзурынц, уымæ хъусдзынæн. Æвæццæгæн, бирæ диссаджы хабæрттæ базондзынæн. Чи зоны, уыцы æнахайыры хæдзар кæм æмбæхст и, уый дæр раргом уа».

Фæлæ ахстытæ Æрыскъæфы ныхæстæм гæсгæ зыдтой, синьор Помидор йæ уатмæ кæй æрбацыд, уый. Ноджы зыдтой, зыхъхъырæй сæм кæй хъусдзæн, уый дæр æмæ йын сфæнд кодтой йæ зæрдæ «барухс» кæнын æмæ йæ фыдгой кæнынмæ бавнæлдтой.

Помидор афтæ смæсты æмæ, чысыл ма бахъæуа, ма ныхъхъæр кæна: «Æз уын ныртæккæ бацамондзынæн!» Фæлæ йæ йæхи раргом кæнын дæр нæ фæндыди.

Æмæ, йæ ныхмæ цы дзурынц, уый нал хъусыны тыххæй афонæй раздæр йæ хуыссæн бацагуырдта. Схуыссыны размæ йæ хиконд телефоны хъуыры дынджыр къæрмæг нытътъыста. Телефонæн хæтæлы бæсты уыд хуымæтæджы комæвгæнæн, мæнæ æвгты сæн цы комæвгæнæны фæрцы фæкæнынц, ахæм.

Ныггæнды та Сæнæфсир ссыгъта ног сойын цырагъ.

Иууылдæр хæрдмæ скастысты æмæ цары къуымы сусæг телефоны хуынкъ куы ауыдтой, уæд синьор Помидорыл сæхи худæгæй схастой. Уый та, æвæццæгæн, уыцы рæстæг ахст адæмы ныхæстæ хъусгæйæ фырмæстæй цъæх арт уагъта.

Фæлæ ахст адæмы цин бирæ нæ ахаста. Разысгарæг Мыст, камерæйы рухс куы ауыдта, уæд хъуыддæгтæ иууылдæр бамбæрста æмæ, рæстæг нæ сафгæйæ, Даргъкъæдзилджын инæлармæ фæцагайдта, цæмæй, цы федта, уыдон ын æвæстиатæй радзура.

– Дæ иуылбæрзонддзинад, – фырцинæй йæ цæстытæ цæхæртæ калдтой, афтæмæй райдыдта Мыстразысгарæг. – Гæдытæ ацыдысты, фæлæ адæм ног сойын цырагъ ссыгътой!

– Цы загътай? Сойын цырагъ?

Æнæкъæдзилы комыдæттæ æруадысты, фыццаг сойын цырагъы тæф æмæ ад кæмæй нæма ссыдысты, уыцы рихитæ асдæрдта.

– Хæтæлтæ ныццæгъдæнт æмæ салдæттæ рамбырд уой! – уыцы уысм бардзырд радта инæлар.

Æфсад рæнхъ куы ’рлæууыд, уæд Даргъкъæдзилджын инæлар, растдæр зæгъгæйæ та, Æнæкъæдзил инæлар ракодта разæнгардгæнæн ныхас:

– Хъæбатыр хæстонтæ! Нæ ныккæнд ис тæссаг уавæры. Ныббырсут знагмæ æмæ тохы самал кæнут сойын цырагъ. Хæргæ йæ, кæй зæгъын æй хъæуы, мæхæдæг кæндзынæн, фæлæ йæ уый размæ уæ алкæцыйæн дæр асдæрыны бар ратдзынæн. Размæ, æхсынджытæ!

Мыстытæн сæ цины цъист-цъист ссыд. Сæ къæдзилтæ фæхъил кодтой æмæ тохмæ абырстой.

Ацы хатт Сæнæфсир æрхъуыдыджындæр разынд. Сойын цырагъ, цæмæй йæм мачи сæххæсса, уый тыххæй, къулы цы хуынкъ уыд, уым дыууæ агуыридуры æхсæн сæвæрдта. Мыстытæ йæм сбырыныл архайдтой, фæлæ къул æгæр лæгъз уыд, æмæ та-иу фæстæмæ æрхаудысты. Тæккæ цæрдæгдæртæ иуцасдæр профессор Кæрдойы хъисфæндыр ахсыдтой, фæлæ уыдоны дæр сæ фæд-сæ фæд ацæуын бахъуыд. Æнæкъæдзил инæлар фыдæнхъæл куы фæци, уæд фырмæстæй цы акодтаид, уый нал зыдта æмæ сфæнд кодта тызмæгæй архайын.

Бирæ радзур-бадзуры фæстæ æфсады рæнхъ æрлæууын кодта æмæ алы дæсæймагæн дæр йæ тæппуддзинады тыххæй марыны тæрхон рахаста.

Уыцы ’хсæв æрцыд æнæнхъæлæджы хабæрттæ.

Чиполлино, Æрыскъæф æмæ Мæймæбулкъ фембæлдысты парчы быруйы цур. Хъуамæ æрныхас кодтаиккой, цы уавæр сæвзæрд, ууыл. Уыимæ афтæ хъæрæй дзырдтой, æмæ сæм исчи куы хъуса, ууыл дæр нал ахъуыды кодтой.

Нæ бафиппайдтой, паркыл чи зылдис, уыцы куыдз Мастинойы дæр.

Куыдз сæ куы ауыдта, уæд сыл æррайы хуызæн йæхи ныццавта.

Чызджытимæ тохы нæ бацыд, фæлæ Чиполлинойы йæ быны афсæрста, йæ риуыл ын йæ къæхтæ авæрдта, афтæмæй рæйдта æмæ рæйдта, цалынмæ синьор Помидор нæ фæзынд æмæ лæппуйы не ’рцахста, уæдмæ.

Кавалер куыд цин кодтаид, уый цæстыл æнцон ауайынгæнæн у.

– Хорз цæстæй дæм кæй кæсын, – хынджылæг кæнын дзы райдыдта синьор, – уый тыххæй дæ æз бакæндзынæн сæрмагонд, талынг камерæйы. Хуымæтæджы камерæ дæ хуызæн цъаммары аккаг нæу.

– Дæ хорзæхæй! – йæ ныхæстæ йын ницæмæ ’рдаргæйæ дзуапп радта Чиполлино.

Стæй йын æндæр дзуапп раттын йæ бон уыди? Æви дзы, сымахмæ гæсгæ, кæугæйæ хатыртæ курынмæ фæуыдаид?

Нæ, мæ хуры чысылтæ, Чиполлино ахæм кадджын хъæдындзты хæдзарæй рацыд, æмæ кæйфæнды дæр скæуын кæндзæн, йæхицæй та цыфæнды зын уавæры дæр цæссыг не ’рхаудзæн!

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

      Путешествие Чиполлино и Крота из одной
тюрьмы в другую

      Ночью Чиполлино проснулся. Ему почудилось, будто кто-то постучал в дверь. "Кто бы это мог быть? — подумал он. — Может быть, этот стук мне только приснился?"

      Пока Чиполлино раздумывал, что же именно могло его разбудить, шум послышался снова. Это был какой-то глухой равномерный гул, словно кто-то неподалеку работал киркой.

      "Кто-то роет подземный ход", — решил Чиполлино, приложив ухо к той стене, откуда доносился шум.

      Едва успел он прийти к такому выводу, как вдруг со стенки посыпалась земля, потом отвалился кирпич и вслед за кирпичом кто-то впрыгнул в подземелье.

      — Куда это, черт возьми, я попал? — раздался глухой голос.

      — В мою камеру, — отвечал Чиполлино, — то есть в самое темное подземелье замка графинь Вишен. Извините, что в этой проклятой тьме я не могу рассмотреть вас и поздороваться с вами как следует.

      — А вы кто такой? Извините, но я привык к темноте, а здесь для меня слишком светло. Я при свете ничего не вижу.

      — Вот как? Значит, вы — Крот?

      — Совершенно верно, — ответил Крот. — Я уж давно хотел прорыть ход в этом направлении, но никак не мог улучить для этого свободную минутку. Ведь мои галереи тянутся на десятки километров под землей. Их надо осматривать, ремонтировать, чистить. То и дело просачивается вода — из-за этого у меня постоянный насморк. А тут еще эти несносные червяки, которые лезут куда попало и не умеют уважать чужой труд! Вот я и откладывал это дело с недели на неделю. Но сегодня утром я сказал себе: "Синьор Крот, если вы и в самом деле любознательны и хотите увидеть мир, то настало время прорыть новый коридор". Ну, я и пустился в путь...

      Но тут Чиполлино прервал рассказ синьора Крота и счел необходимым представиться ему:

      — Меня зовут Чиполлино, что значит "луковка". Я пленник кавалера Помидора.

      — Не утруждайте себя объяснениями, — сказал Крот. — Я вас сразу же узнал по запаху. Мне вас искренне жаль. Вы принуждены днем и ночью оставаться в таком чертовски светлом месте, а ведь это, должно быть, настоящая пытка!

      — Я-то нахожу это место довольно-таки темным...

      — Вы шутите! Но мне вас чрезвычайно жаль. Да, люди злы. Я так считаю: уж если вы хотите заключить кого-нибудь в темницу, так пусть это будет и в самом деле темное место, где глаза могут по-настоящему отдохнуть.

      Чиполлино понял, что нет никакого смысла заводить спор по поводу света и тьмы с Кротом, который, привыкнув к мраку своих галерей, естественно имел по этому вопросу совершенно особое мнение.

      — Да, я должен признаться, что свет и мне очень досаждает, — притворно вздохнул Чиполлино.

      — Вот видите! А что я вам говорил!

      Крота очень растрогали слова Чиполлино.

      — Если бы вы были поменьше... — начал он.

      — Я? Да разве я большой? Уверяю вас, что я вполне пролезу в любую кротовую дырку, то есть норку.

      — Может быть, может быть, юноша. Только сделайте милость, не называйте мои галереи норками или дырками. Так вот, может быть, мне удастся вывести вис отсюда.

      — Я легко могу пролезть в ту галерею, которую вы только что выкопали, — сказал Чиполлино. — Только, пожалуйста, идите первым, потому что я боюсь заблудиться. Я слышал, что ваши галереи очень запутанные.

      — Возможно, — ответил Крот. — Мне надоедает ходить всегда одной и той же дорогой. Хотите, выроем новый ход?

      — А в какую сторону? — спросил Чиполлино.

      — Да в какую хотите, — ответил Крот. — Только бы добраться до темного места и не угодить в такую же ослепительно светлую пещеру, как эта, будь она проклята!

      Чиполлино сразу же подумал о темнице, в которой томились Тыква, Виноградинка и прочие. Вот удивятся они, если он проберется к ним подземным ходом!

      — Я думаю, нужно рыть вправо, — предложил он Кроту.

      — Вправо или влево — мне все равно. Если вы так предпочитаете, пойдем направо.

      И недолго думая Крот уткнулся головой в стенку 11 принялся так быстро рыть нору, что осыпал Чиполлино сырой землей с головы до ног.

      Мальчик поперхнулся и закашлялся на добрые четверть часа. Перестав наконец кашлять и чихать, он услышал голос Крота, который нетерпеливо звал его:

      — Что же, молодой человек, идете вы за мной или нет?

      Чиполлино протиснулся в прорытую Кротом галерею, которая оказалась достаточно широкой, чтобы он мог без особых усилий двигаться вперед. Крот уже прорыл несколько метров, работая с молниеносной быстротой.

      — Я здесь, я здесь, синьор Крот! — бормотал Чиполлино, отплевываясь и заслоняясь руками от комьев земли, которые все время летели ему в рот из-под лап Крота.

      Однако, прежде чем пойти за Кротом, Чиполлино успел заделать дырку в стене своей тюрьмы.

      "Когда Помидор обнаружит мой побег, — подумал он, — пускай он не знает, в какую сторону я удрал".

      — Как вы себя чувствуете? — спросил Крот, продолжая работать.

      — Спасибо, великолепно, — отвечал Чиполлино. — Здесь такая непроглядная, беспросветная тьма!

      — Я же вам говорил, что вы сразу почувствуете себя лучше! Хотите, остановимся на минуточку? Впрочем, я бы предпочел продолжать путь, потому что немного тороплюсь. Но, может быть, с непривычки вам трудно так быстро передвигаться по моим галереям?

      — Нет, нет, пойдем дальше! — ответил Чиполлино, рассчитывая, что при такой скорости они раньше доберутся до подземелья, где находятся его друзья.

      — Прекрасно! — И Крот стал быстро пробираться вперед.

      Чиполлино с трудом поспевал за ним.

      А через четверть часа после побега Чиполлино дверь его камеры открылась. В темницу, насвистывая веселую песенку, вошел синьор Помидор.

      С каким злорадством предвкушал эту минуту храбрый кавалер! Когда он спускался в подземелье, ему казалось, что он стал легче по крайней мере килограммов на двадцать.

      "Чиполлино в моих руках, — самодовольно думал он. — Я заставлю его во всем признаться, а потом повешу. Да, да, повешу! После этого я выпущу мастера Виноградинку и остальных дурней — их-то мне бояться нечего. А вот и дверь камеры, где сидит мой арестант... Ах, как мне приятно думать об этом маленьком негодяе, который, должно быть, уже все слезы выплакал за это время! Он, конечно, бросится к моим ногами и будет умолять о прощении. Я готов поклясться, что он будет лизать мне башмаки. Что ж, я позволю ему поваляться у меня в ногах и даже подам ему некоторую надежду на спасение, а потом объявлю приговор: смерть через повешение!"

      Однако когда кавалер Помидор отпер большим ключом дверь и зажег карманный фонарик, то не нашел и следа преступника. Камера была пуста, совершенно пуста!

      Помидор не верил своим глазам. Тюремщики, стоявшие рядом с ним, увидели, что он покраснел, пожелтел, позеленел, посинел и, наконец, почернел от злости.

      — Куда же этот мальчишка мог скрыться? Чиполлино, где ты, негодяй этакий, прячешься?

      Вопрос был довольно праздный. В самом деле: куда бы мог спрятаться Чиполлино в тесной камере, где были только голые, гладкие стены, скамейка и кувшин с водой?

      Кавалер Помидор заглянул под скамейку, посмотрел в кувшин с водой, на потолок, исследовал пол и стены сантиметр за сантиметром, но все было напрасно: пленник исчез, словно испарился.

      — Кто выпустил его? — грозно спросил Помидор, повернувшись к Лимончикам.

      — Не знаем, синьор кавалер! Ведь ключ-то у вас, — осмелился заметить начальник стражи.

      Помидор почесал затылок: действительно, ключ был у него.

      Чтобы разгадать тайну, он решил сесть на скамейку.

      Сидя легче думать, чем стоя. Но и в сидячем положении он ничего не мог придумать.

      Вдруг внезапный порыв ветра захлопнул дверь.

      — Откройте, бездельники! — завизжал Помидор.

      — Ваша милость, это невозможно. Вы слышали, как щелкнул замок?

      Кавалер Помидор попробовал открыть дверь ключом. Но замок был так устроен, что отпирался только снаружи.

      В конце концов синьор Помидор убедился, что посадил самого себя в тюрьму, и едва не лопнул от бешенства.

      Он опять почернел, посинел, позеленел, покраснел, пожелтел и стал грозить, что расстреляет немедленно всех тюремщиков, если они в два счета не освободят его.

      Короче говоря, для того чтобы открыть дверь, надо было взорвать ее динамитом. Так и сделали. От сотрясения синьор Помидор полетел вверх тормашками, и его засыпало землей с головы до ног. Лимончики кинулись откапывать кавалера и после долгих усилий вытащили его, облепленного грязью, словно картофелину из борозды. Потом его понесли наверх, отряхнули и стали осматривать, целы ли у него голова, нос, ноги, руки.

      Голова у Помидора была цела, зато нос и в самом деле изрядно пострадал. Ссадину залепили пластырем, и кавалер тотчас же улегся в постель. Ему было стыдно показаться на глаза людям с этой нашлепкой на носу.

      Чиполлино и Крот были уже очень далеко, когда услышали отголосок взрыва.

      — Что бы это могло быть?.. — спросил мальчик.

      — О, не беспокойтесь, — объяснил ему Крот, — это, наверно, военные маневры! Принц Лимон считает себя великим полководцем и не успокоится до тех пор, пока не затеет какую-нибудь войну, хотя бы и не всамделишную.

      Усердно роя подземный коридор, Крот не переставал расхваливать темноту и бранить свет, который он ненавидел от всей души.

      — Однажды, — сказал он, — мне довелось взглянуть одним глазом на свечку... Клянусь, я убежал со всех ног, когда узнал, что это за штука!

      — Еще бы! — вздохнул Чиполлино. — Иные свечки горят очень ярко.

      — Да нет, — ответил Крот, — эта свечка не горела! К счастью, она была потушена. Но что бы со мной было, если бы ее зажгли!

      Чиполлино удивился, как это может повредить зрению потушенная свеча, но в этот миг Крот внезапно остановился.

      — Я слышу голоса! — сказал он.

      Чиполлино насторожился: до него донесся отдаленный говор, хоть он и не мог еще различить отдельные голоса.

      — Слышите? — сказал Крот. — Где человечьи голоса, там, конечно, и люди. А где люди, там и свет. Лучше пойдем в другую сторону!

      Чиполлино снова прислушался и на этот раз отчетливо услышал знакомый голос мастера Виноградинки. Он только не мог разобрать, что именно сапожник говорит.

      Мальчику захотелось закричать во все горло, чтоб его услышали, узнали, но он тут же подумал: "Нет, пускай Крот пока еще не знает, что это мои друзья. Сначала надо убедить его прорыть ход в подземелье — иначе он может заупрямиться и все мои планы рухнут".

      — Синьор Крот, — осторожно начал Чиполлино, — я слышал об одной очень-очень темной пещере, которая, по моим расчетам, должна находиться именно здесь, в этих местах.

      — Темней, чем моя галерея? — спросил Крот с явным сомнением.

      — Гораздо темнее! — решительно сказал Чиполлино. — Вероятно, люди, голоса которых мы с вами слышим, пришли в эту пещеру для того, чтобы дать отдых своим усталым глазам.

      — Хм... — пробурчал Крот. — Тут что-то не так... Но уж если вам очень хочется побывать в этой пещере, пусть будет по-вашему. На ваш страх и риск, разумеется!

      — Пожалуйста, синьор Крот! Я буду вам чрезвычайно признателен! — попросил Чиполлино. — А вы познакомитесь с новой пещерой. Век живи — век учись, не так ли?

      — Ну ладно, — согласился Крот. — Но если у меня заболят глаза от слишком яркого света, вам же будет хуже!

      Через несколько минут голоса прозвучали уже совсем близко.

      Чиполлино ясно расслышал, как тяжко вздыхает кум Тыква:

      — Ох, это я во всем виноват!.. Я... Ах, если бы пришел Чиполлино и выручил нас из беды!

      — Если я не ошибаюсь, — сказал Крот, — там назвали ваше имя!

      — Мое имя? — переспросил Чиполлино, будто бы ничего не понимая. — Не может быть! Я не слышу, о чем там говорят.

      Но тут раздался голос мастера Виноградинки:

      — Чиполлино дал слово, что придет освободить нас, — значит, он непременно придет. Я ничуть в этом не сомневаюсь.

      Крот стоял на своем:

      — Слышите? Про вас говорят, про вас! Нет, пет, не уверяйте меня, что вы не расслышали! Скажите лучше, С какими намерениями вы заставили меня прийти сюда?

      — Синьор Крот, — признался Чиполлино, — может быть, и в самом деле было бы лучше, если бы я с самого начала сказал вам всю правду! Но позвольте мне хоть сейчас рассказать вам, в чем дело. Голоса, которые вы слышите, доносятся из темницы замка графинь Вишен. Там томятся в неволе мои друзья, которых я обещал освободить.

      — И вы решили сделать это с моей помощью?

      — Вот именно. Синьор Крот, вы были настолько добры, что уже прорыли такой длинный коридор! Не согласитесь ли вы поработать еще немножко, чтоб освободить моих друзей?

      Крот подумал немного и сказал:

      — Хорошо, я согласен. Мне, в сущности, все равно, в каком направлении рыть землю. Так и быть, я вырою галерею и для ваших друзей.

      Чиполлино с удовольствием расцеловал бы старого Крота, но все лицо у мальчика было так залеплено землей, что он и сам не знал, где у него, собственно говоря, рот.

      — От всего сердца благодарю вас, синьор Крот! До самой смерти буду вам признателен!

      — Ладно уж... — пробормотал растроганный Крот. — Не будем терять времени на болтовню и поскорее доберемся до ваших друзей.

      Он снова принялся за работу и через несколько секунд пробуравил стену подземелья. Однако, к несчастью, в тот самый миг, когда Крот пролез в камеру, мастер Виноградинка зажег спичку, чтобы посмотреть, который час.

      Вспышка света произвела такое впечатление на бедного Крота, что он тут же попятился к выходу и пропал во мраке.

      — До свидания, синьор Чиполлино! — прокричал он на прощание. — Вы хороший паренек, и я искренне хотел помочь вам. Но вы обязаны были предупредить меня, что нас встретят таким ослепительным светом. Вы не должны были обманывать меня на этот счет!

      Он удрал так быстро и стремительно, что своды только что прорытой галереи обрушились за ним, стены ее осели и весь коридор засыпало землей.

      Вскоре Чиполлино перестал слышать голос Крота. Он печально попрощался с ним, пробормотав про себя: "До свидания, старый, добрый Крот! Мир тесен — может быть, мы еще встретимся когда-нибудь и я попрошу прощения за то, что обманул вас!"

      Расставшись таким образом со своим товарищем по путешествию, Чиполлино вытер, насколько это было возможно, лицо платком и вбежал к своим приятелям, веселый и беспечный, словно пришел на праздник.

      — Добрый день, друзья мои! — закричал он звонким голосом, который прозвучал в подземелье, как труба.

      Вообразите себе радость заключенных! Они бросились к Чиполлино в объятия и стали осыпать его поцелуями. В один миг очистили они его от всей грязи, которая на него насела.

      Кто обнимал его, кто дружески щипал, кто хлопал по плечу.

      — Тише, тише, — уговаривал их Чиполлино, — вы меня на куски разорвете!

      Не сразу успокоились друзья. Но их радость перешла в отчаяние, когда Чиполлино рассказал им о своих злоключениях.

      — Значит, и ты, брат, в плену, как мы? — спросил мастер Виноградинка.

      — Выходит, что так! — ответил Чиполлино.

      — Но ведь когда явится стража, она тебя найдет?

      — Ну, это необязательно, — сказал Чиполлино. — Я всегда могу забраться в скрипку профессора Груши. Ведь я, к счастью, невелик ростом.

      — Ой, но кто же нас отсюда выведет! — прошептала кума Тыквочка.

      — И все это по моей вине! — тяжело вздохнул кум Тыква. — Все из-за меня!..

      Чиполлино хотел было приободрить приунывшую компанию, но все его усилия ни к чему не привели. Да и у самого у него, как говорится, на сердце кошки скребли в эту минуту.

 

 

ДÆСÆМ СÆР

Чиполлино æмæ Куырм Мысты балц иу ахæстонæй иннæмæ

Æмбисæхсæв Чиполлино райхъал. Цæмæдæр гæсгæ йæм афтæ фæкаст, цыма чидæр дуар æрбахоста. «Чи уыдаид цымæ? – ахъуыды кодта йæхинымæр. – Кæд, мыййаг, мæ фыны исты федтон?»

Цалынмæ Чиполлино, цы йæ райхъал кодта, ууыл сагъæсты уыд, уæдмæ та цыдæр уынæр йæ хъустыл ауад. Уыцы уынæр уыд къахæнæй архайды хуызæн.

«Чидæр зæххы бын фæндаг гæрды», – йæ хъус къулыл авæргæйæ скарста Чиполлино.

Куыддæр афтæ ахъуыды кодта, афтæ къулы сыджыт æркалд, уый фæстæ агуыридуры тъæпп фæцыд, æмæ чидæр ныггæндмæ æргæпп кодта.

– Кæдæм æрбахаудтæн? – райхъуыст кæйдæр æмыр хъæлæс.

– Мæ камерæмæ, – дзуапп радта Чиполлино, – æхсинтæ Балты галуаны æппæты талынгдæр ныггæндмæ. Хуыдалынджы æппындæр ницы уынын æмæ дын, куыд æмбæлы, афтæ салам раттын мæ бон кæй нæу, уый тыххæй бахатыр кæн.

– Æмæ ды чи дæ? Æз талынгыл ахуыр дæн, ам та æгæр рухс у, æмæ æппындæр ницы уынын.

– Диссагæй цы кæныс?! Уæд ды, æвæццæгæн, Куырм Мыст дæ, нæ?

– Базыдтай йæ,  – дзуапп радта Куырм Мыст. – Æз ацырдæм фæндаг айгæрдынмæ рагæй хъавыдтæн, фæлæ мын рæстæг нæ уыди. Мæ зæххыбыны фæндæгтæ дæсгай километрты дæргъæн сты æмæ сæм æдзухдæр цæст дарын хъæуы. Чи дзы сыгъдæггæнинаг вæййы, чи – цалцæггæнинаг. Иуæй-иу рæттæй дон æрхъары æмæ мыл æхснырсæг сагъуыд. Ацы уаллæттæй та бынтон мæ сæрæн нал дæн. Кæцырдыгæй не ’рбахилдзысты, ахæм нæй. Искæй фæллойæн аргъ кæнын дзы иу дæр нæ зоны. Æмæ ацырдæм фæндаг къæртт кæнын дæр бонæй бонмæ уымæн æргъæвтон. Фæлæ абон райсом мæхицæн фидарæй загътон: «Синьор Куырм Мыст, кæд исты базонынмæ тырныс æмæ дæ дуне фенын фæнды, уæд ног тыргъ акъæртт кæныны рæстæг ралæууыд». Æмæ æз дæр бавнæлдтон...

Ам Чиполлино синьор Куырм Мысты ныхас фескъуыдта æмæ йын йæхи бацамыдта:

– Мæ ном хуыйны Чиполлино, амонгæ та кæны «хъæдындз». Æз дæн кавалер Помидоры уацайраг.

 – Дæхи мын дзæгъæлы амоныс, – загъта йын Куырм Мыст. – Æз дæ дæ тæфæй уайтæккæ дæр базыдтон. Раст дын куы зæгъон, уæд дын тынг тæригъæд кæнын, ацы рухсы дæ æхсæвæй-бонæй кæй дарынц, уый тыххæй. Ахæм уавæрæн куыд зын фæразæн у, уый æз тынг хорз зонын, фæлæ дын цы мæ бон у!

– Уæдæ мæнмæ та ам талынг кæсы...

– Хъазгæ кæныс æви ’цæгæй дзурыс? Зындæр ран бахаугæ нæ уыдзæн. Æвæдза, адæм куыд æнæхатыр сты! Мæ нымадмæ гæсгæ, кæд искæйы талынг ран бакæнын сфæнд кодтай, уæд хъуамæ уый æцæгæйдæр, цæстытæ кæм баулæфой, ахæм ран уа.

Чиполлино бамбæрста, Куырм Мыстимæ талынг æмæ рухсы тыххæй дзурынæй кæй ницы пайда ис, уымæн æмæ уый, рухсы цъыртт кæдæм нæ калд, ахæм галуанты цæрын ахуыр уыд æмæ уыцы фарстайы фæдыл сæ хъуыдытæ кæрæдзиимæ ницы хуызы сбадтаиккой.

– Æргом дзургæйæ, – загъта Чиполлино, – ацы рухс мæн дæр хъыгдары, – æмæ йæ цæсгом кæнгæ æнкъардхуыз акодта.

– Уæдæ дын æз цытæ дзурын!

Чиполлинойы ныхæстæ тынг фæцыдысты Куырм Мысты зæрдæмæ.

– Ды чысыл къаддæр куы уаис, уæд... – загъта Куырм Мыст.

– Æз? Дæумæ гæсгæ æз дынджыр дæн? Ард дын хæрын, æз Куырм Мысты цыфæнды хуынчъы дæр кæй бацæудзынæн, уый тыххæй.

– Чи зоны, чи зоны. Фæлæ дæ тынг зæрдиагæй курын, æмæ мын мæ галерейтæ хуынчъытæ ма хон. Уый дын мæ курдиат. Ныр та дæ уавæры тыххæй. Афтæ мæм кæсы, цыма дæ фервæзын кæнын мæ бон бауыдзæн.

– Чысыл раздæр цы галерей скъахтай, ууылты мæ бон æнцонæй алæсын бауыдзæн, – загъта Чиполлино. – Æрмæст ды разæй цу, кæннод фæдзæгъæл уыдзынæн. Куыд фехъуыстон, афтæмæй дæ галерейты бирæ фæзилæнтæ ис.

– Чи зоны, æмæ раст дзурынц, – загъта Куырм Мыст. – Æз ахуыр фæндагыл цæуынæй уайтагъд афæлмæцын. Кæд дæ фæнды, уæд ног фæндаг дæр айгæрддзынæн.

– Кæцырдæм? – бафарста Чиполлино.

– Кæцырдæм дæ фæнды, уыцырдæм. Æрмæст нæ талынг ранмæ куыд бахона, афтæ. Кæннод нæ мæнæ ахæм рухсы куы смидæг кæна, уæд мæ уд схаудзæн.

Чиполлинойы зæрдыл æрбалæууыд, Куысыфтæг, Сæнæфсир æмæ иннæтæ хъизæмарæй кæм мардысты, уыцы ныггæнд. Зæххы бынты сæ цуры куы февзæра, уæд хæрзаг дисæй амæлдзысты.

– Мæнмæ гæсгæ,  – загъта Чиполлино, – фæндаг рахизæрдæм айгæрдын хъæуы.

– Мæнæн рахизæй галиуæй уæлдай нæй, фæлæ кæд дæу афтæ фæнды, уæд рахизæрдæм дæр айгæрддзынæн.

Куырм Мыст айтæ-уыйтæ нал фæкодта, фæлæ æваст хуынкъ къахынмæ февнæлдта. Чиполлинойы къахæй-сæрмæ сыджытæй байдзаг кодта.

Лæппу ферхæцыд, æмæ йæ хуыфæг сулæфын нал уагъта. Фынддæс минуты бæрц йе ’муд не ’рцыд. Æппынфæстаг йæ хуыфын æмæ æхснырсынæй куы банцад, уæд йæ хъустыл ауад Куырм Мысты хъæлæс:

– Цы фæдæ, лæппу, мæ фæстæ цæуыс æви нæ?

Чиполлино, Куырм Мыст цы хуынкъ акъахта, уым æнцонæй бацыд. Куырм Мыст цалдæр метры акъахта æмæ æвæллайгæйæ дарддæр йæ куыст кодта.

– Æз мæнæ дæн, мæнæ, синьор Куырм Мыст, – тыхстхуызæй дзуапп радта Чиполлино. Тыхсгæ та уымæй кодта, æмæ, Куырм Мыст зæхх къахгæйæ сыджыт йæ къæхтæй фæстæмæ калдта æмæ-иу Чиполлинойæн къуыбæрттæ кæм йæ цæсты бахаудысты, кæм – йæ дзыхы.

Цалынмæ Куырм Мысты фæстæ цæуын нæ райдыдта, уæдмæ йæ ахæстоны къулы хуынкъ акодта, цæмæй, алыгъд, уый Помидор куы бафиппайа, уæд ма зона, кæцы хуынкъыл алыгъд, уый.

– Дæхи куыд æнкъарыс? – бафарста йæ Куырм Мыст йæ куыст нæ ныууадзгæйæ.

– Хуыздæр уæвæн нæй, афтæ, – дзуапп радта Чиполлино. – Афтæ талынг у, æмæ дзы зæрдæ рухс кæны.

– Нæ дын дзырдтон, дæхи бæлвырд хуыздæр æнкъарын райдайдзынæ, зæгъгæ?! Кæд дæ фæнды, уæд иучысыл аулæфæм. Уæвгæ куы нæ ’рлæууæм, уæд хуыздæр у, уымæн æмæ мæн кæдæмдæр тагъд кæнын хъæуы. Кæд дын, мыййаг, мæ галерейты æнахуырæй зын цæуæн у?

– Нæ-а, цæуæм дарддæр! – дзуапп радта Чиполлино. Уымæн æмæ йæ фæндыди йе ’мбæлттыл тагъддæр сæмбæлын.

– Гъемæ тынг хорз у. – Æмæ Куырм Мыст йæ куыстмæ ноджы цырддæр февнæлдта.

Чиполлино йæ тыххæй æййæфта.

Чиполлинойы ралыгъдыл фынддæс минуты куы рацыд, афтæ йæ камерæйы дуар байгом. Æндарæнмæ æхситтæй заргæ æрбацыд синьор Помидор.

Цы тынг зæрдиагæй æнхъæлмæ каст ацы фембæлдмæ синьор Помидор! Ныггæндмæ бынмæ куы хызт, уæд æм афтæ фæкаст, цыма йæ уæзæй ссæдз килограммæй къаддæр нæ ахауд.

«Чиполлино мæ къухы ис, – йæхицæй хъал уæвгæйæ хъуыдытæ кодта уый. – Æппæт дæр ын радзурын кæндзынæн, стæй йæ æрцауынддзынæн. Ауындзгæ, æнæмæнг æй ауындзгæ кæндзынæн! Уый фæстæ рауадздзынæн Сæнæфсир æмæ иннæ сæрхъæнты, уымæн æмæ дзы иуæй дæр нæ тæрсын. Мæнæ дын уый та, мæ ахст кæм бады, уыцы камерæйы дуар... Афонмæ уыцы гыццыл цъаммайрагæн йæ цæстытæ фыркуыдæй бахус сты. Кæй зæгъын æй хъæуы, мæ къæхты бын йæ зонгуытыл æрхаудзæн æмæ мæ хатыртæ курдзæн. Канд йæ зонгуытыл не ’рхаудзæн, фæлæ мын мæ цырыхъхъытæн батæ дæр кæндзæн. Æз æй нæ хъыгдардзынæн. Уадз æмæ йе рагъы нуæрттыл ратул-батул кæна. Йæ зæрдæ цæуыл фæлæууа, ахæм фадат дæр  ын скæндзынæн, стæй йын æнæнхъæлæджы мæ тæрхон хъæрæй зæгъдзынæн: «Ауындзгæ!»

Фæлæ кавалер Помидор дынджыр дæгъæлæй дуар куы байгом кодта æмæ дзыппыдаргæ цырагъ куы ссыгъта, уæд дзы Чиполлинойыл йæ цæст не ’рхæцыд. Камерæ афтид разынд.

Помидор йæ цæстытыл нæ баууæндыд. Ахæстоны кусджытæ йæ фарсмæ лæууыдысты æмæ федтой, сæ хицау куыд асырх, уый фæстæ куыд абур, куыд ацъæх æмæ æппынфæстаг фырмæстæй куыд асау, уый.

– Цы хъуамæ фæуыдаид уыцы лæппу? Чиполлино, цъаммар чи у, уый, кæм бамбæхстæ?

Фæлæ уыцы фарст дзæгъæлы радта. Кæм хъуамæ бамбæхстаид, цыппар къулы, бандон æмæ донæй дзаг дурын йеддæмæ кæм ницы уыд, уым?

Кавалер Помидор бандоны бынмæ бадзагъул кодта, ныккаст дурынмæ, йæ цæстæнгас æрзылд царыл, пъолыл, къултыл, фæлæ дзы цы хъуамæ федтаид! Уацайраг зæххы скъуыды ныххауд.

– Чи йæ рауагъта? – мæстджынæй бафарста Помидор æмæ Лимоныхъотæм разылд.

– Нæ зонæм, синьор Кавалер! Дæгъæл дæхимæ куы уыд, – загъта ахæстон хъахъхъæнджыты хицау.

Помидор йæ бæрзæй аныхта, æцæгдæр, дæгъæл мæхимæ куы уыди, зæгъгæ.

Цæмæй уавæрыл бæстондæр ахъуыды кодтаид, уый тыххæй бандоныл æрбадт.

Бадгæйæ æнцондæр хъуыдыгæнæн у, фæлæ бадгæйæ дæр, Чиполлино цы фæци, уый сусæгдзинад райхалын йæ бон нæ баци. Уыцы рæстæг дымгæ дуар ныггуыпп ласта.

– Байгом æй кæнут, лæвархортæ! – фæхъæр кодта Помидор.

– Уымæн гæнæн нæй, дæ иуылбæрзонддзинад, гуыдыр куыд фехгæд, уый нæ фехъуыстай?

Кавалер Помидор дуар дæгъæлæй байгом кæныныл афæлвæрдта, фæлæ йын дзы ницы рауад, уымæн æмæ гуыдыр æдде гомгæнгæ уыд.

Æппынфæстаг синьор Помидор бамбæрста, йæхæдæг йæхи ахæстоны кæй бакодта æмæ йæ сæрра уæвынмæ бирæ нал хъуыд.

Ногæй та цъæхтæ ’мæ буртæ кæнынмæ фæци. Ахæстоны кусджытæм бартхъирæн кодта, ныртæккæ, дам, мæ куы нæ ссæрибар кæнат, уæд уе ’ппæты дæр ныццæгъддзынæн.

Цыбыр дзырдæй, цæмæй дуар байгом уыдаид, уый тыххæй йын срæмудзынæй хуыздæр хос нæ уыд. Кæнгæ дæр афтæ бакодтой. Динамит куы схæцыд, уæд синьор Помидоры хæрдмæ фæхаста, куы ’рхауди, уæд æй сыджыт йæ быны баныгæдта. Лимоныхъотæ къахынмæ февнæлд-той æмæ йæ æппынæрæджиау сæ бон цъыфæйдзæгтæй раласын баци. Хæрдмæ йæ схастой æмæ йын йæ сæр, йæ фындз, йæ къæхтæ æмæ къухтæ, æнæхъæн сты æви нæ, уый сгарынмæ фесты.

Йæ сæр æнæхъæн разынд, фæлæ фындз тынг хъыгдард баййæфта. Йæ хъæдгæмттыл ын пластырь куы баныхæстой, уæд Помидор хуыссæн бацагуырдта. Йæ фындзыл пластырь ныхæстæй адæмы ’хсæнмæ рацæуын æфсæрмы кодта.

Чиполлино æмæ Куырм Мыст дзæвгар адард сты, динамиты гæрах куы райхъуыст, уæд.

– Цымæ уый цы уыдаид? – бафарста Чиполлино.

– Хъуыды дæр æй ма кæн, – загъта Куырм Мыст. – Æфсæддон ахуыртæ та кæмдæр цæуынц, æвæццæгæн. Принц Лимон йæхимæ æвæджиауы æфсæддон разамонæг кæсы, æмæ цалынмæ хæст ракъаха, – суанг мæнг хæст дæр уæд, – уæдмæ иу ран не ’рбаддзæн.

Куырм Мыст архайдта тынг зæрдиагæй. Æппæлыди талынгæй. Уый хыгъд рухсы фыдгой кæнынæй нал æфсæст. Цы нæ фау ыл æвæрдта, ахæм нал баззад.

– Иу хатт, – загъта Куырм Мыст, – мæ цæсты кæронæй бакастæн сойын цырагъмæ... Нæ дæ бауырндзæн, цы у, уый куы базыдтон, уæд лидзынмæ фæдæн. Афтæ тагъд згъордтон, æмæ мæ зæххы цæрджытæй ничи баййæфтаид.

– Æмæ куыннæ хъуамæ лыгъдаис?! Иуæй-иу сойынцырæгътæ афтæ тынг рухс кæнынц, æмæ сæм цыфæнды цæст дæр нæ фæлæудзæн, – загъта Чиполлино Куырм Мысты зæрдæ балхæныны тыххæй.

– Нæ мæ бамбæрстай, – загъта Куырм Мыст. – Уыцы сойынцырагъ судзгæ нæ кодта. Мæ амондæн æй чидæр ахуыссын кодта. Уый судзгæ куы кодтаид, уæд мæ раны уыдаин!

Чиполлино йæхинымæр дисы бацыд, судзгæ чи нæ кæны, уыцы сойынцырагъ цæстытæн цы зиан хъуамæ æрхæсса, зæгъгæ. Уыцы тæккæ уысм Куырм Мыст æнæнхъæлæджы йæ куыст фæуадзгæйæ загъта:

– Мæ хъустыл кæйдæр хъæлæстæ уайынц!

Чиполлино дæр хъусынмæ фæци. Уымæ дæр дард кæцæйдæр кæйдæр хъæлæстæ æрбайхъуыстысты, фæлæ дзы иу ныхас равзарын дæр йæ бон нæ баци.

– Хъусыс? – загъта Куырм Мыст. – Уыдон адæймаджы хъæлæстæ сты. Адæм кæм уа, уым та рухсæн æнæуæвгæ нæй. Иннæрдæм цæуын куы райдаиккам, уæд хуыздæр уаид.

Чиполлино лæмбынæгдæр æрыхъуыста æмæ базыдта, чи дзырдта, уыдонæй иу мастер Сæнæфсиры хъæлæс кæй уыд. Æрмæст нæ раиртæста, цырыхъгæнæг цæуыл дзырдта, уый.

Лæппуйы зæрды уыди йæ хъæлæсыдзаг ныхъхъæр кæнын, цæмæй йæ базыдтаиккой, уый тыххæй, фæлæ йæхиуыл фæхæцыд. «Уыдон мæ хæлæрттæ кæй сты, – йæхинымæр ахъуыды кодта Чиполлино, – уый Куырм Мыст уадз æмæ мама зона, кæннод фæндаг гæрдыныл куынæ-уал сразы уа, уымæй тæссаг у».

– Синьор Куырм Мыст, – арæхстгай райдыдта Чиполлино, – æз иу талынг лæгæты кой фехъуыстон æмæ мæ нымадмæ гæсгæ ардæм хæстæг у.

– Мæ галерейæ дзы талынгдæр у? – дызæрдыггæнгæйæ бафарста Куырм Мыст.

– Бирæ талынгдæр! – ныфсджынæй загъта Чиполлино. – Æвæццæгæн, махмæ кæй хъæлæстæ æрбайхъуыстысты, уыдон уыцы лæгæтмæ æрбацыдысты, цæмæй сæ цæстытæн баулæфыны фадат раттой.

– Хм... – бахъуыр-хъуыр кодта Куырм Мыст. – Цæуылдæрты дызæрдыг кæнын, фæлæ дæ кæд уыцы лæгæтмæ бацæуын афтæ тынг фæнды, уæд дæ ныхмæ дзурын мæ бон нæу.

– Дæ хорзæхæй, синьор Куырм Мыст. Никуы дын æй ферох кæндзынæн! – æрхатыд æм Чиполлино. – Ды дæр ног лæгæтимæ базонгæ уыдзынæ. Цас фылдæр фенай, уыйбæрц фылдæр зондзынæ. Афтæ нæу?

– Хорз, фæуæд, дæу куыд фæнды, афтæ. Фæлæ, рухсмæ мæ цæстытæ куы сриссой, уæд дæуæн æвзæрдæр уыдзæн.

Цалдæр минуты фæстæ хъæлæстæ бæлвырд хæстæгдæрæй хъуысын райдыдтой.

Чиполлиномæ дзæбæх æрбайхъуыст, Куысыфтæг куыд уæззау улæфт ныккодта, уый:

– Уыдон иууылдæр мæн аххостæ сты. Тæхуды, Чиполлино куы фæзынид æмæ нæ куы фервæзын кæнид!

– Кæд нæ рæдийын, уæд дзы чидæр дæ ном загъта, – бафиппайдта Куырм Мыст.

– Мæ ном? – Цыма ницы ’мбары, уый хуызæн бафарста Чиполлино. – Уымæн уæвæн нæй. Чи цы дзуры, уый не ’мбарын.

Уыцы рæстæг райхъуыст мастер Сæнæфсиры хъæлæс:

– Чиполлино дзырд радта, кæй нæ фервæзын кæндзæн, уый тыххæй æмæ йын æнæфæзынгæ нæй. Ууыл æз æппындæр дызæрдыг нæ кæнын.

Куырм Мыст та загъта:

– Хъусыс? Дæу кой кæнынц. Ницы хъусын, зæгъгæ, мын мауал зæгъ. Фæлтау мын, ардæм мæ цæмæн æрбацæуын кодтай, уый зæгъ.

– Синьор Куырм Мыст, – йæ сусæгдзинад раргомкæнынвæнд скодта Чиполлино, – чи зоны, æцæгдзинад æппæты разæй куы загътаин, уæд хуыздæр уыдаид, фæлæ, хъуыддаг цæй мидæг ис, уый дын æрæджиау уæддæр зæгъон. Ныртæккæ цы хъæлæстæ хъусæм, уыдон цæуынц æхсинтæ Балты ныггæндæй. Уыцы ран хъизæмарæй мæлынц, æз фервæзын кæнынæй зæрдæ кæмæн бавæрдтон, мæ уыцы хæлæрттæ.

– Æмæ сæ дæ зæрды мæ фæрцы фервæзын кæнын ис?

– Æнæмæнг афтæ. Мæ фæндонмæ гæсгæ ардæм зæхх фæкъахтай. Уый тыххæй дæ æз дæн æнæкæрон бузныг. Дæ хорз хорз у æмæ йæ æххæст, мæ хæлæрттæ кæм сты, уырдæм бакъах æмæ сæ ахæстонæй фервæзын кæнон.

Куырм Мыст иучысыл ахъуыды кæныны фæстæ загъта:

– Хорз, æз разы дæн. Уæвгæ мæнæн уæлдай нæу: æз кæцырдæмфæнды дæр къахдзынæн. Де ’мбæлттæ кæм сты, уыцырдæм къахынмæ дæр нæ зивæг кæнын.

Чиполлино стыр зæрдиагæй зæронд Куырм Мыстæн ныбба кодтаид, фæлæ лæппуйы цæсгом цъыфæй афтæ самæст, æмæ йæ дзых кæм и, уый йæхæдæг дæр нал зыдта.

– Сыгъдæгзæрдæйæ дын арфæ кæнын, синьор Куырм Мыст! Цалынмæ цæрон, уæдмæ дын дæ хорздзинад нæ ферох кæндзынæн!

– Хорз, хорз, – зæрдæуынгæг хъæлæсæй загъта Куырм Мыст. – Ницæйаг хъуыддæгтыл рæстæг нæ хардз кæндзыстæм. Фæлтау февналæм æмæ дæ хæлæрттæм тагъддæр бахæццæ уæм.

Æмæ ногæй куыстмæ февнæлдта. Нымадæй цалдæр уысмы фæстæ ахстыты къул бахуынкъ кодта. Стыр хъыгагæн, раст уыцы рæстæг мастер Сæнæфсир спичкæ ссыгъта. Фæндыд æй, рæстæг цас у, уый базоныны тыххæй сахатмæ ’ркæсын.

Мæгуыр Куырм Мыст рухсмæ фæуыргъуыйау. Æваст фæстæмæ фæзылд æмæ тары фæцыдæр.

– Фембæлдмæ уал, синьор Чиполлино! – æрбайхъуысти ма талынгæй йæ хъæр. – Ды хорз лæппу дæ. Сыгъдæгзæрдæйæ дын баххуыс кæ-нынмæ хъавыдтæн, фæлæ ныл, рухсимæ кæй сæмбæлдзысты, уый рагацау зæгъын хъуыд. Мæн сайыны сæр дзы ницæмæн хъуыд.

Куырм Мыст куыддæр фæтар, афтæ, цы хуынкъ æрбакъахта, уый сæрмæ сыджыт æркалд æмæ дзы ацæуæн нал уыд.

Куырм Мысты хъæлæс дæр бамынæг. Кæд ма исты дзырдта, уæддæр йæ ныхæстæй иуæн дæр фехъусæн нал уыд.

Йæхинымæр ын æнкъардæй фæндараст зæгъыны фæстæ йæхицæн дзурæгау бакодта: «Бузныг, хæларзæрдæ Куырм Мыст. Дуне къуындæг у. Чи зоны, искуы ма фембæлæм. Уæд дæ, кæй афæлывтон, уый тыххæй æнæмæнг хатыр ракурдзынæн!»

Афтæмæй Чиполлино фæхицæн йе ’мбæлццонæй. Къухмæрзæнæй йæ цæсгомы чъизитæ ныссæрфта æмæ йæ хæлæрттæм уыцы хъæлдзæг, бæрæгбонхуызæй батахт.

– Уæ бонтæ хорз, мæ хæлæрттæ! – цыма хæтæлы ныхъхъæр кодта, уый хуызæн ныггæнды айхъуыст йæ зыланггæнаг хъæлæс.

Ахстытæн уый куыд æхсызгон уыдаид, ууыл ахъуыды кæнут! Уыдон йæ размæ ракалдысты æмæ йæ хъæбыстæ æмæ баты бын фæкодтой. Цы чъизитæ ма йыл уыди, уыдонæй уайтæккæ дæр асыгъдæг.

Чи йын хъæбыс кодта, чи йæ хъыдзы кодта, чи та йын-иу йе уæхск æрхоста.

– Сабырдæр, сабырдæр, – лæгъстæгæнæгау сæм дзырдта Чиполлино, – уæ быны мæ ныккæндзыстут.

Фæлæ йæ хæлæрттæ тагъд не ’рсабыр сты. Фæстагмæ сын Чиполлино йæхи хабæрттæ куы радзырдта, уæд сæ цин фæцыдæр.

– Уæдæ ды дæр мах хуызæн ахст уыдтæ? – бафарста йæ мастер Сæнæфсир.

– Куыд фехъуыстай, афтæ! – дзуапп радта Чиполлино.

– Хъахъхъæнджытæ куы ’рбацæуой, уæд дæ не ’рцахсдзысты?

– Хъуамæ мæ ма ’рцахсой, – загъта Чиполлино. – Куыддæр фæзыной, афтæ профессор Кæрдойы хъисфæндыры амбæхсдзынæн. Мæлæты дынджыр, мыййаг, куы нæ дæн.

– Æмæ ма нæ уæд ардыгæй та чи ахондзæн! – бакатай кодта ус-Куысыфтæг.

– Уыдон иууылдæр мæн аххостæ сты! – арф ныуулæфгæйæ загъта Куысыфтæг. – Иууылдæр мæн тыххæй хъизæмар кæнут!..

Чиполлино сын зæрдæтæ  бæргæ æвæрдта, фæлæ йын дзы ницы уади, стæй йæхæдæг дæр, æргом дзургæйæ, хуыздæр уавæры нæ уыд.

 

Уыдзæн ма.

     * Сæргæндты сыфмæ *